Читать онлайн полностью бесплатно Мериел Шиндлер - Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи

Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи

Говоря и думая о XX веке, мы порой упускаем из виду детали, эпизоды, отдельные судьбы, которые теряются на фоне глобальных грозных событий, но они не менее важны.

Необыкновенно интересное и откровенное произведение. Отдаю должное стойкости и смелости автора.

Эдмунд де Вааль, художник, автор книги «Заяц с янтарными глазами: Скрытое наследие»

Погрузившись в прошлое, автор по крупицам собрала воедино необыкновенно увлекательную и удивительно трагическую историю семьи, которая не ограничивается генеалогией. В книге дается широкая панорама жизни евреев в Австро-Венгрии, вскрывающая корни антисемитизма… Сильнейшее высказывание.

Sunday Times

Книга, в основе которой лежит добросовестное исследование, представляет собой сплав непростой, подчас подлинно трогательной истории одной семьи и истории евреев в Австро-Венгрии.

Times

Книга со множеством подробностей, от которой невозможно оторваться.

Jewish Chronicle

Meriel Schindler

THE LOST CAFÉ SCHINDLER

One Family, Two Wars and the Search for Truth

Впервые опубликовано на английском языке издательством W. W. Norton & Company

© Meriel Schindler, 2021

© Камышникова Т.В., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2021

КоЛибри®

Посвящается Джереми Тейлору и троим нашим детям, Сефе, Джорджии и Заку, а также всем погибшим и пропавшим без вести во время двух мировых войн


Пролог

Детство с Куртом

Хэмпшир, Англия, Рождество 2016 года

Я подъезжаю к маленькому, видавшему виды коттеджу, где живет мой отец. Крохотный сад совсем растворился в сумерках, но даже хорошо, что я ничего не могу как следует разглядеть. Сад был любимым детищем моей матери, Мэри, ее не стало около года назад, и сад успел основательно зарасти.

Мой отец, Курт Шиндлер, сидит чуть ли не в потемках и перебирает разложенные на коленях листы бумаги. Он пишет то на одном, то на другом, и разобрать его каракули совершенно невозможно. Я включаю свет, но он ему не очень-то и нужен. Одержимость в натуре отца; эта сцена – лишь слабое подобие тех, которые разыгрывались много лет подряд, когда, еще не совсем выжив из ума, он показывал мне документы, добиваясь моего одобрения то по одному, то по другому вопросу. Ему хотелось согласия, а не разногласия.

Я сижу у него чуть больше часа. Хочется поскорее уйти, оставаться дольше нет сил, слишком уж мне больно. Это наша последняя встреча. На моей памяти Курт лишь раз, в самом начале 1970-х годов, оказался на должности подчиненного, но продержался на ней совсем недолго. Он совершенно не переносил указаний, что и как делать, и предпочитал работать не на кого-то, а на самого себя. Всю жизнь он учреждал и возглавлял самые разные торговые компании, ввозил из-за рубежа орехи, приправы, витаминные добавки, джем, алкоголь и перепродавал их, часто в убыток себе же. О том, чтобы правильно поставить свое дело и вести бухгалтерию как следует, он даже не помышлял. А часто и вовсе не рассчитывался с поставщиками, предпочитая обращать доходы от своей нехитрой коммерции в судебные издержки на дела против тех, кто, по его мнению, причинил ему ущерб.

Стоило очередной компании Курта потерпеть крушение под бременем долгов и судов, он обращался к юристам, а то и к психиатрам, чтобы те помогли ему выпутаться из очередной финансово-юридической неразберихи. Подобно человеку с болезненной склонностью к азартным играм, он давал самые горячие клятвы больше никогда и ничего не продавать и не покупать, но тут же нарушал их, оправдываясь тем, что другого выхода у него не было.

Как-то, в минуту откровенности, он признался, что ему была по душе такая «жизнь на краю». То, что так же приходилось жить его жене и детям, было для него не более чем просто фактом. Курт-отец был не в состоянии поддерживать маломальскую стабильность, и нашу семью бросало из крайности в крайность. То мы жили в дорогих домах, разъезжали в BMW, учились в лучших частных школах и отдыхали в шикарных отелях; а то мы еле сводили концы с концами, скрывались от тех, кому задолжали, не понаслышке знакомились с выселением и даже спешно выезжали за границу. Часто все это происходило одновременно. В детстве это и пугало, и приводило в полнейший восторг.

В начале 1970-х годов мы с младшей сестрой Софией, бывало, по целым дням сидели совсем одни в нашем небольшом доме в Кенсингтоне, пока родители колесили от одного лондонского юриста к другому. Судебных приставов мы боялись как огня. Прекрасно помню – мне было лет десять, – как один из них барабанил в нашу входную дверь. Нам было строго-настрого приказано никому не открывать, если дома не было родителей, и мы с Софи бросились ничком на деревянный пол второго этажа и затихли, как две мышки.

Я подползла чуть-чуть вперед, к самому краю винтовой лестницы, и свесила голову с первой ступеньки, так, что в пролет дверь была хорошо видна. Металлический язычок почтового ящика, казалось, вот-вот оторвется. Я еле дышала. И вдруг, в совсем уж отчаянный момент, мои глаза встретились с глазами человека за дверью. Он присел на корточки. Похоже, увидеть лицо девочки, уставившейся на него с верхней площадки лестницы, для него было так же неожиданно, как для меня встретиться с его взглядом, и он поспешно ретировался. Так бедолаге и не удалось вручить отцу судебные документы. Пристав продул Шиндлерам с позорным счетом 0:1. Получилось еще раз оттянуть нескончаемое дело, сути которого я так до конца и не поняла.



Ваши рекомендации