Эта книга знакомит читателя с рукописью, известной как «Маариф»1. Она написана Бахауддином Валадом (1152—1231), отцом поэта-мистика Руми. «Маариф» – это собрание духовных наитий, вопросов и ответов, бесед с Богом, комментариев на стихи Корана, рассказов, стихотворных строк, откровений, медицинских рецептов, памяток по садоводству, записей снов, шуток, эротических эпизодов и мыслей по разным поводам. Эти многослойные залежи мистического «перегноя» – благодатная почва для внутреннего роста читателя.
За исключением Шамса Тебризи, ближайшего друга Руми, никто не имел такого влияния на поэта в плане формирования сознания, как его отец. «Маариф» упоминается в одной из легенд о встрече Руми и Шамса. Руми беседует с учениками у фонтана в Конье. Дневник Бахауддина лежит раскрытым на бортике фонтана. Шамс прерывает беседу и сбрасывает в воду драгоценную рукопись и другие книги.
– Зачем ты это сделал? – спрашивает Руми. – Ведь это единственная копия рукописи отца.
Шамс в ответ:
– Настало время облечь жизнью прописи и слова. А хочешь, я верну книгу? Сухой? Смотри.
И он достает из воды список. На нем – ни капли воды.
Итак, пробуждение Руми случилось в точке встречи мощных влияний Шамса и Бахауддина, хотя последние сами никогда не встречались. Бахауддин умирает в 1231 году, до встречи Шамса с Руми в 1244 году. Эти двое – страстные, до дерзости, своеобразные мистики. Они проникновенно и пылко толкуют дружбу с божеством. Не будучи поэтом, Бахауддин высекает «ослепительно сияющие, боговдохновенные глыбы персидской прозы, пассажи, причудливая чувственная образность которых передает накал его любви к Богу» (Анна-Мария Шиммель). А речи Шамса буквально насквозь пропитаны пылким вызовом, непримиримостью и насмешкой2. Оба они страстно жаждут еще большей близости и внутренней подвижности в присутствии.
В Беседе 10 Руми рассказывает случай, когда к его отцу пришел чиновник, занимающий высокий пост. Бахауддин говорит ему, что не стоило утруждать себя понапрасну.
«Разные состояния нисходят на меня. В одном состоянии я могу говорить, в другом – не могу. Иногда я способен выслушать человека и ответить ему, а иногда – нет. В иных состояниях я уединяюсь в своей комнате, чтобы никого не видеть. При большем погружении в Бога я полностью ухожу в себя и не в состоянии общаться. Так что вы рискуете, придя ко мне и рассчитывая на то, что я буду в состоянии вести беседу».
Бахауддин обитает в своей неистовой властной душе. Во всеуглубляющемся предании себя Богу он омывается, как растение – сезонными дождями. Он настолько не властен над собой, что даже не может сказать, когда будет способен дать совет или ответить друзьям. Он всегда наедине со своей неукротимой внутренней жизнью. Его всеподчиняющая спонтанность в состоянии обескуражить любого посетителя. В этих строках каждый ощущает неотступный напор искренности. Как бы мы его ни характеризовали, ясно одно: Бахауддин всегда остается самим собой.
Еще один подобный случай. Как‐то ученики Бахауддина застали его в состоянии восхищенности. Они пришли, чтобы вместе с ним совершить вечернюю молитву – а он даже не заметил их, оставаясь безмолвным и отсутствующим. Двое учеников сели возле мастера в надежде разделить с ним благословенное состояние. Другие повернулись в сторону Мекки и начали молитву с имамом. Хавджеги был среди последних. Во время молитвы его внутреннее око открылось и он увидел, что те, кто повернулся спиной к Бахауддину и лицом к Мекке, на самом деле отвернулись от божественного света, а те, кто сидел с Бахауддином в его самадхи, сгорают от страсти быть испепеленными этим светом – согласно божественному повелению «умри до того, как умрешь».
Бахауддин родился в 1152 году и умер в Конье в 1231 году. Его отец, Джалалуддин Хосейн, умер, когда Бахауддину было два года. Семейное предание гласит, что его мать за руку ввела мальчика в библиотеку, которая осталась от отца Хосейна, Ахмада аль-Хатиби. «Благодаря этим трудам меня отдали в жены твоему отцу. Прочтя эти книги, твой отец обрел то духовное знание, которое позволило ему занять столь почетное место в мире ислама». В этом роду книги были мощным духовным подспорьем, и для семьи было очень важно, что вспышка мистической пробужденности была инициирована женщиной. Благодаря такому заделу, Бахауддину суждено было стать «Владыкой людей знания», «Султаном мистического постижения»3.
В 1207 году, когда родился Руми, Бахауддин принимал участие в ожесточенных дебатах в Балхе, – эти споры бушевали, по крайней мере, столетие. Упрощая, можно сказать, что это была дискуссия между мистиками и философами, между полагающимися на духовное переживание и теми, кто принял доктринальное уложение и следовал ему.
Газали (ум. в 1111 г.), нападками на рационалистическую философию греческой ориентации, положил начало этим спорам. Бахауддин разделял взгляды Газали. Его главным противником был философ Фахруддин Рази. Оба они были друзьями правителя. Рази обвинил Бахауддина в притязаниях на верховную власть. Рассказывают, что правитель послал Бахауддину ключи от своей казны и корону. Бахауддин ответил, что власть над земным царством не для него и что он готов покинуть страну, чтобы пресечь слухи о подобных притязаниях. Видимо, как раз в 1212 году, когда Руми было пять лет, Бахауддин с семьей отправился в добровольное изгнание в Самарканд. Потом они вернулись в Балх, а в 1219 году вновь пустились в путь. Он пролегал через Нишапур, Багдад, Мекку, Дамаск, Ларанду и привел их в Конью. До отъезда из Балха Бахауддин произнес проповедь перед правителем при большом стечении народа и предрек разрушение города монгольскими ордами и уничтожение царской власти. Все это случилось в следующем, 1220 году.
