Была поздняя осень. Фактически зима. Озимые давно отсеяли, и уже поднялись над землёй ростки в ладонь высотою. Когда прихватывал морозец, пастух выгонял на эти зеленя телят.
Климент Петрович Рябин ездил с попуткой в район, за запчастями (работал механизатором в колхозе), вернулся поздно – к вечерней зорьке. В горнице обнаружил двух военных. Жена, Варвара, сидела в углу, под образами, перебирала руками платок. Было слышно, как тикают ходики, как скребётся под полом мышь.
Клим обвёл взглядом горницу:
– Мать! А что ж ты гостей голодом моришь?
Женщина поглядела на мужа, во взгляде читались стеснение и робость перед холёными офицерами.
– Что есть в печи, всё на стол мечи.
Хозяин протянул руку одному военному, второму. Промежду прочим глянул на погоны. Лейтенанты.
– Не имеете возражений отобедать с нами?
– Судя по времени – отужинать, – поправил чернявый. Он был среднего роста, худощав, с аккуратным пробором на голове. Усы носил узенькие, щёточкой. Представился:
– Камышин Роман Александрович.
– Рябин, Климент Петрович. Будем знакомы.
– Полесников Денис Андреевич, – назвал себя второй лейтенант. Грузный крупный человек, белёсый и круглолицый. Он чуть тянул букву "о".
"С Поволжья, – сообразил хозяин. – Волгарь".
Между тем, хозяйка накрыла на стол. Картошка, огурцы, зелёный лук. Рядом солонка и маленькая плошка с постным маслом. Хлеб отдельно, вместе с ножом – хозяин порежет. В руках Варвара Филипповна держала бутыль с самогоном, сомневалась, ставить ли на стол.
– Погоди с этим, мать. Серьёзные люди у нас в гостях.
Клим положил на тарелку картофелину, придавил её ложкой. Окропил маслицем.
– По пути зашли, товарищи? Или дело какое ко мне имеете?
Чернявый Камышин сидел над пустой тарелкой, раздумывал. Полесников взял картофелину в руку, присыпал солью. Масла добавлять не стал, откусил так. Жевал с детским аппетитом – хозяйка заулыбалась.
Солнышко опустилось к земле, светило прямо в оконце. На столе загорелся квадрат с перекрестием. Тёплый, уютный. Хотелось положить ладонь и потрогать разогретые доски. Почувствовать доброе ласковое дерево.
Камышин расстегнул планшет, достал маленький розовый квадратик – сложенный вдвое клочок бумаги. Положил непосредственно перед хозяином. Климент Петрович накрыл этот квадратик ладонью, потянул к себе. В глазах его вспыхнул ужас. Безграничный панический ужас. На секунду мелькнула надежда, как вспышка, только она моментально угасла. Какая может быть надежда? Когда в доме два офицера, а под твоей ладонью розовая бумажка-похоронка. Только страх. И боль. И слышно, как часы отсчитывают время.
– Как это произошло? В бою?
Лицо Камышина исказила судорога, он потянул ворот. Пуговка затрещала, повисла на нитке.
– Это сделал я. Вашего сына убил я.
Варвара Филипповна вскинулась, закрыла руками рот. Рот готов был заголосить, но глаза! Глаза не верили. Не может быть! Эти двое – здесь. Вот они: красивые, здоровые, а главное – живые, так почему её Пашенька?.. Этого не может быть. Какая-то путаница… ошибка… путаница – кто-то ошибся. Правдивый яд ещё не отравил, ещё не проник в сознание: никогда, никогда она больше не увидит сына, потому, что его нет. Нигде и никак. Нигде. Никак.
Климент откашлялся, сунул похоронку под тарелку. Ему казалось, что пока не прочёл её – есть шанс. Или надежда. Или… как это назвать?
– Так… вот ведь оно как… – кулаки механически сжимались-разжимались. – Теперя, мать, ставь четверть. Нужно разобраться.
*
Ать-два. Левой-правой. Не отставать! Шире шаг!
Глина липнет к сапогам – чвак-чвак. За шиворот льёт дождь. Плечо справа, плечо слева, тёмная спина впереди. Тяжелое дыхание в затылок. Не растягиваться! Держать строй!
Не шуметь! Все приказы – шепотом. От бойца к бойцу. Рота на чужой территории. Родная чужая земля.
Марш-бросок. Семь часов хода без передышки. Для чего? Удар с фланга.
Командир даёт знак остановиться. Проверить гранаты, оружие – к бою. На взгорье два крупнокалиберных пулемёта, за ними река и мост. Укрепления ощетинились стволами – мощно, нагло. На их стороне сила. На нашей – неожиданность.
Рассыпаться цепью! Со всех ног! Короткими перебежками! Молча! Вперёд!
Главное – добежать до вражеского окопа.
Пять шагов вперёд, прыжок, упал и в сторону. Откатился, притих. Воронка – счастье. Тело убитого – прости, браток. Ещё рывок. На вдохе – только бы добежать! Только бы… Вжимайся лицом в грязь – иначе пуля достанет. Ничего, после отмоемся.
Пулемёты харкают пламенем, как бешеные псы. Повсюду свинец. Визжит рикошетом осколок – рядом рухнул товарищ.
"Твоя" пуля-смерть промахнулась, ударила в автомат? Поцелуй его и вспомни о боге. В бою не бывает атеистов.
До переднего бруствера полсотни шагов. Летит первая граната. Веер земли, вспышка. Ещё одна перебежка. И ещё.
Впереди чёрная каска. Нацеленное дуло. Злые глаза. Чеку – в зубы, гранату – вперёд. На! Получай!
Нож из-за голенища, автомат – в левую руку. Очередь в чью-то оскаленную харю. Нож в чёрную спину. Ещё разок всади – для верности. "Пригнись!" – очередь. "За мной!" – удар ножом. "Граната!" – вспышка в блиндаже.
Очередь – нож – граната. Очередь – нож… Месиво. Мясорубка.
