I
Серебристо-голубая от молодой, мягкой, словно мох, полыни степь просыпалась после долгого зимнего сна. Бескрайняя, она раскинула свои земли, покуда хватало человеческого взгляда. Заневестилась, залилась румянцем алых маков, примеряя желтый наряд полевых тюльпанов, расцвела всеми цветами южной стремительной весны.
Бесчисленные протоки дельты реки Итиль[1] одели свои берега в зеленые мантии, сотканные из сочной весенней травы. В ериках, спрятанных в зарослях молодого рогоза, увлеченные брачными играми гнездились цапли. На шелкотравье степных просторов паслись сайгаки. Огромный орел воспарил над землей, но, наметив жертву, камнем упал вниз, чтобы через мгновение взмыть ввысь, унося в сильных когтях зайца. Легкий весенний ветерок, пронизанный запахами мяты и полыни, близкой вешней воды и юной степной зелени, звал, манил в объятья весенней степи.
Наступало самое приятное время летнего кочевья, когда каждый житель города Итиль, и стар и млад, с приходом месяца нисана[2] в радости и с песнями отправлялся в степь к своим родовым наследственным землям, к своим пашням и виноградникам. С начала нисана и до конца кислева[3] паслись на бескрайних степных пастбищах стада овец, табуны лошадей и верблюдов.
В месяцы летнего кочевья столица Хазарского царства – Итиль, становилась безлюдна и тиха. Все, от мала до велика, вместе со скотом уходили в степь на летние пастбища. В городе оставались лишь бедняки, которым не с чем было кочевать, и те, кто охранял имущество своих кочующих господ. Каждый житель Итиля, следуя родовым традициям и завещаниям, следовал собственным исконным путем летнего кочевья.
С восходом солнца Вениамин – малик[4] великой Хазарии, со своей свитой, князьями и рабами, как и все жители Итиля в эти дни, начал кочевье. С нисана до кислева ему предстояло обойти всю свою страну. Сейчас его путь лежал к большой реке Бадашан, находящейся от Итиля в двадцати фарсахах[5] пути. Позади оставались разбросанные то тут, то там пашни и виноградники жителей Хазарии.
Глядя на весеннее великолепие просторов хазарских степей, Вениамин думал о судьбе своей страны, о ее прошлом, настоящем и будущем. Думал о своих предках – правителях великого тюркютского ханства.
Во времена прошедших веков, владея сильным войском, его страна господствовала над многими живущими рядом племенами. Но после поражения в борьбе с арабами она потеряла свое прежнее военное могущество, хотя и была все так же богата. Сейчас Хазария искала прочного мира с Халифатом, пытаясь закрепить за собой торговые пути к Гирканскому[6] морю. Он – Вениамин, потомок династии Обадия, правил этой страной.
К полудню караван малика со свитой остановился на первую стоянку около неглубокой протоки. Затекшие за полдня пути суставы ныли и требовали разминки. Юный весенний ветерок, игриво касаясь одежд, дарил ощущение свободы.
Вениамин вглядывался в даль. Там за просторами его степи жили чуждые ему племена гузов, алан, буртасов, русов. Они называли его большую реку Итиль каждый на свой лад – и Валкой, и Волгомой, и Вольгой, но чаще Итиль называли Волгой.
Задымились костры, обещая скорый обед. Рабы разбивали шатры. В ожидании временного жилища на зеленом ковре степной травы, кружком, близко друг к другу, сидели наложницы. В отдалении, рядом со старой ветлой, заалел китайского шелка просторный шатер царицы. Она сама, в сопровождении прислужниц и евнухов, прогуливалась вдоль невысокого берега извилистой речушки, разглядывая в спокойной глади воды не расцветшие пока кувшинки. Ночи еще были холодны, и рабы застилали шатры верблюжьим войлоком и шкурами.
Простор! Простор хазарской степи! Как любил Вениамин полынный ее запах, дыхание весенних ветров и сочную зелень молодой, еще не выгоревшей на жарком южном солнце травы! Это была его земля, его страна, его Хазария!
II
В это лето Микаэль не отправился вместе со старшим братом Юнусом и младшими сестрами на кочевье, а остался с больной матерью в Итиле. Их род был знатен, хотя и не отличался богатством. Микаэль, четырнадцатилетний юноша, не гнушался никакой работы, чтобы заработать на существование своей семьи.
Жили они, как и полагалось роду их знатной фамилии, в западной части города, которая принадлежала царю, его придворным и его войску. В былые времена эту часть хазарской столицы называли Ханбалык, теперь она именовалась так же, как и весь город – Итиль.
Микаэль и его знатный род были иудеями и регулярно посещали синагогу, изучая Святое Писание. Как и многие жители Итиля, жили они в юрте из дерева и войлока, с остроконечной башенной крышей, свойственной всем хазарским жилищам. Конечно, морозными хазарскими зимами трудно было удержать тепло в войлочном шатре, но строить жилища из обожженных кирпичей мог только малик-хазар. Все остальные сурово наказывались за такие вольности, ибо проявляли дерзость, посягая на царские привилегии.
Микаэль откинул войлочную накидку над входом, и юрту наполнил свежий весенний воздух. Солнечный луч, заглянув в жилище, задрожал на полу озерцом света. В глубине юрты на расстеленных овечьих шкурах лежала женщина. Возраст ее определить было практически невозможно. Непонятная болезнь за какой-то месяц иссушила ее тело, прочертив по рукам и лицу глубокие старческие морщины. Она лежала недвижно. Глаза ее были закрыты. Пересохшие губы то что-то невнятно шептали, то, истончаясь, приоткрывали рот. На лбу выступила испарина. Микаэль сел рядом с матерью, осторожно вытер ей пот со лба. Вчера он приводил к ней лекаря-шамана. Тот, поколдовав над рисовыми зернами, сказал, что болезнь плохая, но к рассвету должно стать легче, если больная выпьет приготовленное им снадобье. Снадобье Микаэль давал матери исправно, но к утру женщине стало совсем худо. Она умирала.
