По искристой глади Волги скользили вдали, будто чайки, лодки под парусами. Одни шли к городу Романову, другие, наоборот, в сторону Ярославля. Федя с улыбкой любовался ими. Знамениты здешние лодки-романовки! Быстроходны, устойчивы на больших волнах. Сам царь Пётр Первый, любивший корабельное дело, изучал их устройство.
Лодка, в которой плыли два брата Ушакова, была поменьше романовки. Зато с двумя парусами! Один обычный, прямой, а другой косой, треугольный, укреплённый в носу лодки. Это была придумка сельского мужика Василия, старого моряка, который когда-то служил на флоте у царя Петра. Сам он сидел тут же, в лодке, и был за капитана корабля. Федя и старший брат Степан в охотку исполняли его команды.
Вдруг солнце померкло, налетел порывистый ветер. Лодку закачало на поднявшейся волне. Стремительно приближалась гроза.
– Паруса долой! – скомандовал капитан. – Фор-марсель[1] и фока-стаксель[2] на гитовы[3]!
Пока мальчики боролись с парусами, рвущимися из рук, дядька Василий вставил в уключины вёсла. Хлынул ливень. Лодка, опасно качаясь и борясь с волнами, пошла к берегу. Дождь был такой силы, что воды́ в их судёнышке сразу стало по щиколотку. Федя и Стёпа по команде начали вычерпывать её ковшами. Дядька Василий грёб изо всех сил. Вдруг сверкнула молния. Громыхнуло так оглушительно, что Стёпка выронил черпак и сжался в испуге. Федя в одиночку продолжал усердно выплёскивать воду из лодки. Он кричал брату, но тот будто не слышал.
Наконец-то берег! За стеной ливня виднелась рыбацкая хибарка. Стёпка выпрыгнул из лодки и побежал к избушке. А Федя помог дядьке Василию накрепко зачалить лодку, чтобы не унесло. Только после этого устремился к хибарке.
Он видел, что брат испугался, струсил. Но Фёдор ни словом об этом не обмолвился и даже взглядом не укорил. С них обоих лило ручьями. Когда в избушку вошёл, прихрамывая, их капитан, Федя с восторгом бросился к нему:
– Вот так буря, дядька! Во всю жизнь такую не видал! Чуть лодку нашу не потопило!
– Да это разве буря! Вот на море штормы у-у-у… – Старик принялся разжигать огонь в печке-каменке, чтобы всем согреться и просохнуть. – Валы морские что твой дом в три этажа, – продолжал он. – На море-то человеку страшно. Слыхал, как у нас поморы на севере говорят: кто в море не ходил, тот и Богу по-настоящему не молился.
У Феди загорелись глаза:
– А что страшней – морская буря или баталия с врагом на море?
– Это уж когда как. В баталии-то бывает хоть и жарко, да весело.
– Расскажи, дядька, как ты с царём Петром шведские корабли на море бивал! – горячо попросил мальчик.
– А что, господа Ушаковы, не передумали в морскую службу идти? – с улыбкой обратился к обоим братьям бывалый моряк.
– Нет уж, – пробурчал Степан, поёживаясь, – посуху-то служить лучше. Я как батюшка, в гвардию пойду.
– Я не передумал, – твёрдо сказал Федя. – Непременно стану главным на море генералом!
– Адмиралом, значится. Губа-то у тебя не дура, барин. Ну, слухайте…
Дядька Василий стал рассказывать. Он говорил о том, как царь Пётр создал русский военный флот. О том, как наши моряки научились побеждать на море сильнейшего врага – шведов. О славных русских победах при Гангуте и Гренгаме. Федя слушал жадно и мыслями уносился в море, хотя не знал, какое оно, это море. Ни разу в жизни его не видел.
Взгляд его упал на старую потемневшую икону в углу хибарки. С неё на Фёдора смотрел Николай Чудотворец, покровитель тех, кто плавает по морям и рекам. «Святой Никола, Божий Угодник, помоги мне стать адмиралом! – мысленно обратился к нему мальчик. – Мне очень нужно!..»
Пройдёт много лет, Фёдор Ушаков станет и морским капитаном, и командующим всем Черноморским флотом, и адмиралом. Его прозовут «морским Суворовым». Как и великий полководец Суворов, адмирал Ушаков тоже не будет знать поражений в битвах с врагом. А битв он проведёт больше сорока. Про Фёдора Фёдоровича станут говорить: «Где Ушаков – там победа!»
Они были похожи, эти два великих человека своей эпохи – Ушаков и Суворов. Оба самоотверженно, не жалея себя воевали за Отечество. Оба принесли в военную науку много нового, полезного. Обоих от души любили простые солдаты и матросы. Оба освобождали Европу от захватчиков-французов и покрыли там свои имена неувядаемой славой. И оба смиренно склоняли голову перед Богом, который за их веру даровал им победы.
Но мальчик Федя, молившийся в рыбацкой избушке Николаю Угоднику, не мог себе и представить, что когда-то, через пару столетий, ему самому станут молиться как святому покровителю военных моряков. Что его именем будут называть не только корабли и улицы городов, но даже православные храмы!
Он всего лишь честно исполнял свой долг, помнил Божьи заповеди, всеми своими талантами служил Родине и любил людей. Слово его никогда не расходилось с делом.
