Однажды Гавриковы, лёжа в постели, смотрели захватывающий фильм. Про любовь. Героиня фильма, как львица, металась между любовником с чемоданом денег и раненым мужем в горящем доме. Не понимая, кому отдать предпочтение.
– А представь себя на её месте. Если бы на дороге лежали мешок денег и я, шо б ты взяла? – спросил Гавриков супругу в духе момента. Вынося за скобки возможного любовника.
– Мешок денег, – ответила та, не задумываясь.
– Почему? – опешил Гавриков.
– Если б я взяла деньги, ты бы сам за мною побежал. Быстрей соседского Тузика… Ну, давай, шо ты, дура, стоишь! Мужика спасать надо! – крикнула жена героине фильма.
Героиня, словно услышав подсказку, схватила мужа и вытянула на улицу. Крыша рухнула у неё за спиной.
Жена с облегчением вытерла вспотевший лоб.
А Гавриков крепко надулся.
«Ишь, Жучка какая, – подумал он о жене. – Чужого мужика, выходит, спасать надо. Даже под угрозой жизни. А меня и в хорошую погоду лень с дороги поднять!».
Гавриков почувствовал, что его семейное счастье осело, как дом после землетрясения.
– И зря. Не стоит мешать искусство с жизнью. Это разные жанры. И у них разные законы, – сказал Гаврикову на приёме психотерапевт Бубликов.
Тот самый Бубликов, который, придя после работы домой, неожиданно спросил жену:
– Дорогая, а если бы на дороге лежали мешок денег и я, шо б ты взяла, а?
Всем хорошим интеллигент обязан шляпе. Именно благодаря шляпе его считают самым умным и самым воспитанным.
Эта мудрость мне была давно известна. Тем не менее, отношение к своей шляпе моего приятеля и сослуживца Петра Ивановича Морзикова меня просто поражало. Он холил и лелеял её как высшую ценность.
Иногда даже говорил с ней. В конце рабочего дня он, как правило, подходил к вешалке и, обращаясь к шляпе, спрашивал:
– Ну что, пойдём домой?
Шляпа, естественно, молчала.
– Молчание – знак согласия, – удовлетворённо говорил Морзиков и, бережно посадив шляпу на голову, шёл домой.
Если Морзикову случалось посетить какое-либо учреждение (библиотеку, скажем, или больницу), то в гардеробе он сдавал лишь свой плащ, а старенькую чёрную шляпу брал с собой.
– Чтоб не спёрли, – ласково пояснял Пётр Иванович, любовно оглаживая свою бесценную шляпу. И шляпа лоснилась от удовольствия, как сытая, довольная кошка.
Однажды Морзиков попал в автомобильную аварию. Придя в себя на носилках скорой помощи, он первым делом спросил:
– А где моя шляпа?
Как будто речь шла о кошельке с миллионом долларов. И лишь когда медработники положили шляпу Петру Ивановичу на грудь, он счёл возможным опять потерять сознание.
Всё время пребывания в больнице шляпа гордо возвышалась на прикроватной тумбочке Петра Ивановича.
– Почему ты так дорожишь своей шляпой? – спрашивали у него соседи по палате. Пётр Иванович от таких дурацких вопросов лишь отмахивался.
К счастью, ничего серьёзнее ушибов у Петра Ивановича не обнаружили, и через пару дней он вышел из больницы, блестя из-под шляпы весёлыми глазами.
Но то было в прошлом году. А пару месяцев назад Петра Ивановича сократили, и наши дороги разошлись. Но, как говорится, пути Господни неисповедимы.
Вчера утром я столкнулся со своим бывшим сослуживцем нос к носу. Он странным образом походил на бомжа. Хотя и в шляпе.
– Ну что? Как? Рассказывай! – кинулся я к нему.
– А что рассказывать? – пожал он плечами. – Хотел открыть своё дело. Наделал долгов и прогорел. Чтобы рассчитаться, пришлось продать дом, гараж и машину. И теперь я – гражданин мира, – неожиданным образом закончил он свою тираду.
– И куда ж ты идёшь? – спросил я.
– Так я уже пришёл, – ответил он и остановился на углу с протянутой шляпой. Прохожие стали небрежно бросать в неё мелочь.
Я обалдело уставился на бывшего учёного Петра Ивановича Морзикова.
– Шляпа в протянутой руке – самый надёжный источник инвестиций! Особенно в эпоху дикого рынка. Пока есть шляпа, не всё потеряно, мой друг! – подмигнул он мне.
И тут до меня дошло, почему Пётр Иванович так бережно относился к своей шляпе. Грубо говоря, просить милостыню можно и с протянутой рукой. Но ведь шляпа посолиднее и в неё больше влезает!
Вот что значит голова! Как точно всё рассчитал! Одно слово – кандидат наук. Не зря, выходит, диссертацию защитил.
– Говорят, считать деньги в чужом кармане нехорошо. Но это как посмотреть. Сейчас свобода: хочу – считаю, хочу – нет. Давай вот, Михалыч, вместе посчитаем! – сказал мой друг Иван Петрович. – Сколько весит одна стодолларовая купюра? Ноль целых одну десятую грамма. А десять? Один грамм. То есть тысяча долларов в стодолларовых купюрах весят один грамм. Правильно? Правильно!
Идём дальше. А сколько тогда будет весить миллион? Один грамм умножаем на тысячу. Получается килограмм!
А миллиард? Умножаем опять на тысячу. Получается тонна! А если в рублях, то тридцать тонн. А кто наво…, тьфу, заработал два миллиарда, у того две тонны денег! А если в рублях, то шестьдесят тонн! А если четыре, то четыре тонны! В рублях – сто двадцать тонн! Сдуреть можно!
Это ж какие надо вилы, чтобы ими ворочать! Или грабли, чтоб грести! Адская работа! Такая и неграм на плантациях не снилась! Фуфайка не только изнутри, но и снаружи по́том пропитается. Упаси бог так вкалывать! – подытожил мой друг, и я полностью с ним согласился.
