Мэюми
неслась по залитому солнцем тротуару вдоль притулившихся друг к другу домиков
на старой улице растущего мегаполиса. Вот уже четвертый год пошел, как она
оказалась не только на этой улице и в этом городе, но и в совершенно другом
мире. Тогда Мэй даже не сразу сообразила, это другая планета или какое-то
другое измерение, но жизнь после внезапной смерти казалась чудесным подарком,
хотя в первые дни особой радости не чувствовалось.
Если бы не
окрик Бенни, Мэй промчалась бы дальше, забыв, что неслась вообще-то именно в
эту овощную палатку.
— Ой,
Бенни!
— Ага.
Ой! – смеясь, передразнил Бен. – Мчишься ног под собой не чуя. — Куда
бежишь-то?
— Да
вообще-то к тебе.
Смешки и
болтовня о всякой чепухе, с вежливыми вопросами о семье и детях. Вытянув из рюкзака
плетеную сумку, Мэй потихоньку заполнила ее овощами и фруктами, уповая на
дружескую скидку, а потом стыдясь своих корыстных мыслей, потому что Бенни жил
в соседнем доме, а на их улице все жили небогато, но вполне себе счастливо.
— Ты
скоро оставишь на моем прилавке все свои деньги, — качая головой
сокрушался Бенни, считая итоговую сумму и все же делая скидку.
— Знаю!
– Не удержавшись и оторвав от капусты маленький листик, Мэй запихнула его в
рот, поймав понимающую ухмылку Бенни.
— Слышал,
ты распишешь наш парк. – Бенни неодобрительно покосился на остановившегося у
прилавка мужчину, смотревшего на Мэй с большим интересом, чем на товар.
Хотя Бенни
понимал бедолагу выше среднего для девушки роста, Мэй была удивительно ладной,
хотя и не подпадала под стандартные каноны красоты, то есть она не была
миниатюрной или болезненно хрупкой, с модными в этом сезоне кудряшками и
золотыми конопушками. Нет, она скорее напоминала заледеневшую принцессу с белой
тонкой кожей, через которую на руках едва заметно проступали тонкие голубоватые
венки, с идеальной осанкой, длинными, стройными ногами, облаченными сейчас в
голубые бриджи, открывавшие тонкие щиколотки, в просто вызывающе прозрачной
блузе с широкими воланами рукавов. И если бы не ленточная вышивка, закрывавшая
грудь и плечи, и не надетый под блузку телесный топ, её облачение можно было бы
назвать вульгарным, но так все было на грани между соблазном и вызовом. Длинную
шею скрывал высокий, насмешливо строгий воротничок достающий почти до самого
подбородка, такой же непрозрачный, как и обхватывающие запястья манжеты.
Густые, идеально прямые волосы необычного цвета, перекинутые на одно плечо,
идеально сочетались с выразительными глазами хозяйки. Длинные ресницы почти
цеплялись за брови.
— Так
и есть. — Мэй отсчитала чуть больше чем нужно и сунула купюры соседу в руки. —
Надеюсь подзаработать чуток к зиме.
— Эй!
Тут больше чем нужно!
— Ага.
— Цапнув ягодку винограда, Мэй запихнула ее в рот и, помахав качающему
головой Бенни, помчалась дальше по своей любимой улочке, спрятавшейся в тени
плакучих ив, где спустя два поворота и один пешеходный переход забежала в свой
такой же старенький, как улица, но очень уютный таунхаус. Которому по-хорошему
грозил снос, но упрямые жильцы, любившие своего седого старика, упорно ремонтировали
его, не давая администрации повода выселить их из этого райского уголка,
расселив непонятно где. Даже на солидную компенсацию жильцы не соглашались, и
Мэй, только-только заселившись сюда, также сказала свое однозначное «нет», за
что ее сразу приняли в семью все восемь семей, проживавшие в доме.
Зайдя
домой, Мэй облегченно выдохнула, скинула с ног голубые броги, прошла на
малюсенькую кухню и вывалила на стол все что несла, а помимо сумки, у нее был
битком набитый рюкзак с новыми баллончиками краски, среди которых затесались
маленький шпатель, растворитель, две крупных кисти, две плитки горького
шоколада (будь неладна ее любовь к сладкому) и маленький букетик непонятных
цветов, которые собирался срезать молодой студент, подстригающий газон в парке.
Освободив
руки, Мэй сняла собственноручно сшитую и расшитую цветами рубашку, аккуратно
повесила ее на плечики в шкафу, туда же собиралась отправить и бриджи, но на
заднем кармашке обнаружилось маленькое пятно, от которого педантичная часть Мэй
пришла в ярость и, чуть не сломав себе идеально отполированный ноготок,
попыталась отколупать непонятную мерзость, но ничего не вышло. Раздраженно
забросив бриджи в стиралку, Мэй молилась, чтобы пятно отстиралось и его не
пришлось закрывать какой-нибудь не совсем уместной вышивкой.
Вообще
вышивкой Мэй закрывала все пятна, которые регулярно образовывались на одежде.
Насколько бы аккуратной она ни была, на одежде все равно регулярно появлялись
мелкие пятнышки, это была, как видно, злая карма, иначе Мэй это объяснить не
могла, ведь сама она была (по собственному мнению) идеальной чистюлей. С
деньгами у Мэй было то слишком хорошо, то никак, потому периодически
приходилось экономить.
Надев
старые шорты, кое-где заляпанные краской (теплилась еще слабая надежда
отстирать их), широченную футболку, забытую несколько недель назад очередным
альфачом, с которым она провел ни к чему не обязывающую ночь, чью одежду жаба
задушила выбросить, и открыла мультиварку. Лицо обдало паром и любимым ароматом
тушеной капусты с морковкой и семенами льна. Мэй наложила себе свое фирменное
блюдо и, отрезав собственноручно выпеченного хлеба, отправилась в зал, где с
наслаждением забралась в выторгованное у прижимистого комиссионщика кресло.
