Каждый человек на подсознательном уровне боится, что его примут за сумасшедшего. Особенно когда с ним случаются ужасные и необъяснимые вещи, о которых ему просто необходимо кому-то рассказать.
Так случилось и со мной в то туманное февральское утро, когда я стоял у окна с чашкой кофе в руке, все еще сомневаясь в собственном намерении выйти из дома, чтобы встретиться с девушкой по имени Лиза.
Будь она просто Лизой, я имею в виду обыкновенной девушкой из ряда моих поклонниц, я тоже, наверное, сомневался бы, но не испытывал бы и тысячной доли волнения, которое охватило меня именно в то утро. Лиза была адвокатом, причем адвокатом широкого профиля, и защищала своих подопечных (не люблю заезженного и дурно пахнущего словца «клиент») не только от тюрьмы, но, как говорили, даже от тени тюремной решетки. Или – от себя, от своих собственных и пока еще не имеющих отношения к реальным уголовным делам проблем.
Я пил кофе маленькими глотками и пытался мысленно начать разговор с этой умной и, возможно, циничной девушкой. Почему циничной? Быть может, это грубоватое слово, но мне всегда казалось, что люди, чья профессиональная деятельность связана с чужим горем, обрастают непробиваемой кожей, которая не позволяет проникнуть в их жизнь отраве чужих проблем. Именно ее я называю здоровым профессиональным цинизмом. Врачи, адвокаты, судьи, прокуроры, да мало ли…
Еще я волновался из-за того, что если Лиза Травина или ее помощница Глафира Кифер хотя бы немного интересуются музыкой и ходят в филармонию, то наверняка видели меня, слушали мою музыку, а потому без труда узнают в этом испуганном молодом человеке известного пианиста.
Еще этот туман. Вот если бы светило солнце, вчерашний звонок с того света не показался бы мне таким страшным. Возможно, подсвеченный золотым сиянием солнца, он стал бы чьим-то нелепым, но достойным прощения розыгрышем. Хотя нет, кажется, я переоценил степень своей доброты к автору этой очень злой шутки.
И вот я уже на крыльце старинного особняка, в котором находилась адвокатская контора Травиной. Быть может, в другой день я оценил бы роскошь лепки на фасаде и красоту кованой ажурной решетки, но тогда я чувствовал себя крайне неуверенно и думал только об одном, вернее об одной – моей жене Валентине, чей труп я опознал три дня назад.
– Господин Смирнов?
За большим письменным столом, заваленным бумагами и книгами, сидела хрупкая русоволосая девушка и внимательно рассматривала меня. Черный свитер украшало ожерелье из крупных блестящих красных камней, что выглядело неожиданно и грубовато.
– Да, это я.
– Проходите, пожалуйста. Что, не нравится? – Она коснулась пальцами ожерелья и смешно сморщила свой маленький аккуратный нос. – Мне, честно говоря, тоже. Но говорят, эти камни приносят удачу. Садитесь.
Я сел в довольно высокое, но на редкость удобное кресло. Тотчас в кабинете появилась рыжеволосая пухленькая молодая женщина в широких песочного цвета штанах и зеленом толстом свитере.
– Это Глафира Кифер, мы работаем вместе, – представила свою помощницу Травина. – Слу-шаю вас.
– У меня была жена, – начал я неуверенно. – Еще недавно была. Она погибла три дня назад, ее зарезали в ресторане «Фог».
– «Фог»?
– Переводится как «Туман». Это новый ресторан, – повернувшись к Травиной, пояснила Глафира. – Он находится на месте ресторана «Лондон». Вернее, его просто переименовали, там какие-то проблемы были с документами. Все прочее осталось прежним.
– Известно, кто убил?
– Нет, неизвестно, – ответил я, собираясь с силами, чтобы перейти наконец к истинной причине своего визита. – Вы будете удивлены, но я пришел к вам не для того, чтобы выяснить, кто убил Валю. Да, ее убили, это точно, и я собственными глазами видел ее в морге на столе, я опознал ее. Это, повторяю, случилось три дня назад. А вчера во второй половине дня она мне позвонила. Попросила прощения за то, что надолго уехала, сказала, что у нее дела и она скоро вернется…
Женщины, слушавшие меня, переглянулись.
– Звонок с того света? – спросила Лиза.
– Что-то вроде того.
– Голос точно принадлежал вашей жене?
– Точно. Нет, я понимаю, конечно, что голос мог быть записан, и, скорее всего, это именно так, только я никак не пойму, кому понадобилось так глубоко изучить нашу жизнь, не говоря уже о том, чтобы убить Валю, а потом устроить этот чудовищный звонок. Во всем этом есть какая-то тайна, и вот в этом я хотел бы разобраться с вашей помощью.
– Где происходило опознание?
– В морге на Большой Казачьей.
– И вы действительно опознали тело вашей жены?
– Признаюсь, что находился там буквально несколько секунд, потому что едва нашел силы пройти эту процедуру. Но это была она, Валя. В сущности, она почти не изменилась, я хочу сказать, она лежала там как живая. Если бы не жуткая рана на груди, я мог бы, скажем, предположить, что это была инсценировка, что меня просто разыграли. Боже, что я несу?
Последнюю фразу я произнес, чувствуя прилив дурноты, как если бы реальность мощным ударом обрушилась на меня, не оставляя ни малейшей на-дежды, что жена все еще жива.
В тот момент мне хотелось одного – чтобы эти две женщины поняли, что я не сумасшедший и что вполне допускаю возможность какой-то хитрой и злой игры, но только не воскрешение моей жены. Я очень, очень боялся за свой рассудок.
