Падал снег. А в саду мэйхуа,
Как всегда, в эту пору цвела.
Помню, веточку алых цветов,
Захмелев, я в прическу вплела.
Но осыпались эти цветы…
Ли Цын Чжао. Из сборника «Строки из граненой яшмы»
Они брели по заснеженному пустому парку, взявшись за руки. Было время недолгих зимних сумерек перед наступлением ночи, и Полярная звезда уже зажглась в перламутрово-синем, светлом еще небе. Она пульсировала, выпуская и втягивая острые сверкающие лучи-колючки, и казалось, что там, в вышине, притаилось диковинное живое существо – космический еж. Подмораживало. Снег хрустел под ногами. Безмолвно стояли черные деревья вокруг. Посверкивали редкие снежинки в свете фонарей.
– Замерзла? – спросил мужчина.
– Немного, – ответила женщина. – Димочка, мне нужно возвращаться. – Голос у нее был виноватый.
– Уже? – Он остановился, притянул ее к себе, уткнулся лицом в воротник шубки и втянул в себя аромат знакомых духов. От тепла его щеки на воротнике растаяли снежинки.
– Да. Он приезжает в восемь, мне нужно быть дома. – Она осторожно высвободилась, погладила его по щеке и спросила: – Ты что, плачешь?
Он поцеловал пальцы женщины, скользящие по его лицу.
– Я люблю тебя, – сказал он ей в ладонь. – Ты даже не представляешь, как я тебя люблю. Да, я плачу, и мои слезы смешиваются со снегом. Ты заметила, что вокруг снегопад?
– Заметила, сейчас нас засыплет, мы умрем вместе в один день и час, и нас найдут только весной. Не выпускай меня, слышишь?
– Не выпущу. Я не хочу, чтобы ты уходила, не хочу расставаться с тобой. Я не желаю умирать всякий раз, когда ты уходишь, мучиться, представляя тебя с ним…
– Потерпи еще немного. Я скажу ему… Я скажу, что требую развода и не люблю его больше. В январе. После Нового года. А ты заканчивай свой роман, только имей в виду, надо, чтобы там был счастливый конец. Никаких внезапных смертей, никаких аварий, разлук, ураганов и падения метеоритов. Пусть будет банальный хеппи-энд и торжествует любовь. И пусть бредут они вдоль кромки прибоя по бесконечному пляжу и подбирают кусочки бирюзы с белого песка. И крик чаек пусть будет. И яркие звезды в низком черном небе. И шипение волн, накатывающих на песок. И далекая музыка с проплывающего парохода.
– Я никогда не был на море. Я вообще нигде не бывал.
– Мы поедем на море. Мы будем путешествовать. Ты напишешь много книг, про нас тоже. Мы станем богатыми. У нас родятся трое детей. Два мальчика и девочка. – Она повторяла то, что говорила уже много раз, прижимаясь к его груди, слыша, как гулко бьется в ответ его сердце.
– Может, зайдем в «Сову»? – спросил умоляюще он. – Хоть на полчаса…
– Димочка, честное слово, не могу. Если я не появлюсь дома, разразится страшный скандал. Я боюсь его. Он что-то подозревает, выспрашивает, где я была, с кем. Первый хватает трубку телефона… Ты мне не звони, ладно? Не стоит дразнить его раньше времени. И на мобильник не звони. У нас все праздники будут гости, я даже не смогу с тобой поговорить. Ну-ну, Димочка… пожалуйста, а то я сейчас заплачу. Мне плохо с ним, ты же знаешь… Он грубый, жестокий, примитивный. Просто животное. Я не хотела тебе говорить… Он ударил меня… – Женщина начала всхлипывать.
– Я убью его! – Мужчина сжал кулаки.
– Глупый, – говорит она, улыбаясь сквозь слезы. – Никого не надо убивать. Я просто уйду от него.
– Когда?
– Скоро. Совсем уже скоро.
– Почему нельзя прямо сейчас? – спросил он в тысячный раз. – Ты можешь жить у меня!
– В твоей квартирке? Без денег? Нет, Димочка, сначала он отдаст мне все, что должен. А потом я уйду. Не раньше. У меня уже есть адвокат. Потерпи еще немножко, – в тысячный раз ответила она.
– Сколько?
– Месяц! Всего-навсего.
Он говорил тоном капризного ребенка, стоящего у витрины детского магазина и выпрашивающего новую игрушку. Она – голосом терпеливой матери. Они познакомились три недели назад на выставке местного художника Николая Башкирцева в краеведческой галерее городского исторического музея. Потом пошли пить кофе в кафе через дорогу. Выставка была так себе, и от работ Башкирцева они перешли на проблемы искусства вообще. Она побывала в Лувре и Британском музее, он никогда не выезжал за границу. Так складывались обстоятельства. Да и денег лишних не было. Вот когда выйдет его книга… Труд всей его недолгой жизни. Мысли об истории, цивилизации, будущем человечества. Его философия бытия.
Дмитрий Андронович Сотников – так его зовут – себе на жизнь зарабатывает литературной поденщиной. Четыре года назад он окончил факультет журналистики педагогического университета и с тех пор обрабатывает мемуары отставных военных и политиков, благо желающих много. Сейчас можно напечатать все, что угодно. Деньги на бочку – и пожалуйста! Тираж в тысячу экземпляров стоит три тысячи баксов. За удовольствие надписать собственную книгу его друзьям и знакомым не жалко отдать и больше. Конечно, платят Дмитрию за такую работу не бог весть сколько, но на жизнь хватает.
Она удивлялась его откровенности – Дима не пытался хвастаться и пускать пыль в глаза, не рисовался, не надувал щеки. В его готовности рассказывать о себе, ничего не утаивая, было что-то ребяческое. Она решила, что это от одиночества. И позже поняла, что не ошиблась. Он был одинок, этот бывший маменький сынок, воспитанный интеллигентной мамой-библиотекарем вдали от грязного и жестокого мира на сочинениях прекраснодушных просветителей с их утопиями и наивным футуризмом. Он был настолько чист, этот Дима Сотников, что производил впечатление человека слегка неадекватного или, скажем прямо, чокнутого. Он мог одолжить деньги первому встречному, положившись на обещание вернуть их в самом скором времени, а потом долго сокрушаться: «Бедный человек, не отдает! Видимо, бедствует». Мама его умерла год назад, и просто удивительно, что Дима до сих пор продолжает существовать. Друзей у таких мальчиков, как правило, не бывает. Не оказалось их и у Димы. Книги были его друзьями. Он неплохо писал, немного занудно правда, излишне входя в детали, чего современный читатель, воспитанный на литературной поп-се, не способен воспринять. Но его работодателям, людям немолодым и старомодным, нравилось.
