«Как дела, ментовская жена?»
Катя испуганно подняла глаза. Она сама не могла понять, чего испугалась, но на душе было мерзко, как будто ее неожиданно застали за каким-то неприглядным делом. Она инстинктивно прикрыла рукой листок бумаги с этой единственной написанной на нем фразой: «Как дела, ментовская жена?» Урок только начался, и класс еще не успокоился, в воздухе витал вольный дух пятнадцатиминутного перерыва, и никто-никто не смотрел на Катю, никто не выдал своего интереса к ней и к ее реакции на злополучный листок. Но ведь это сделал кто-то из них, кто-то один из ее тридцати гавриков, и теперь он сидел, возможно, тайком наблюдал за ней, и она чувствовала себя неуютно и мерзко под этим неуловимым потаенным взглядом. Листок был обычный тетрадный, в клеточку, и фраза эта дурацкая была написана обычной синей пастой, и вот эта обычность никак не укладывалась в Катиной голове. Она прикрыла глаза рукой, защищаясь от изучающего взгляда, и судорожно вздохнула. Ей стало так плохо, что захотелось плакать. Уйти в учительскую и разреветься там. Господи, откуда в них это, у этих пятнадцатилетних? Зачем они такие, почему? Что он хотел сказать этой запиской, ее неизвестный корреспондент? Что он презирает ее как жену милиционера? Или что он уже в восьмом классе и теперь ровня ей, училке? Зачем он это написал? Тут она подумала, почему именно «он»? Может быть – «она»? Нет, дерзость мальчишеская, девчонка на такое не способна. Все-таки – «он». Катя осторожно взглянула на класс, по-прежнему прикрывая глаза рукой. Кто же это пошутил с ней так жестоко? Или не пошутил?
– Тише, ребята, – сказала она, с удивлением обнаруживая, как тих и бесцветен ее голос. – Не шумите так. Тема сегодняшнего урока – роман Льва Николаевича Толстого «Война и мир».
Для начала он выкурил одну за другой две сигареты. Пуская дым кольцами, с удивлением обнаружил, что абсолютно спокоен. То есть как таковая присутствует осторожность, а вот страха нет, совершенно. Осознание этого придало ему уверенности. Теперь он чувствовал себя сильным. «Я – как зверь, вышедший на охоту, – подумал он. – Стремителен и ловок».
Стремителен и ловок – эта мысль понравилась ему больше всего. Он не жил сейчас, он играл какую-то роль, роль человека, о существовании которого раньше даже не догадывался. Он не знал, что может жить вот так: с щемящим чувством ожидания охоты, с уверенностью, что все будет хорошо! Он достал еще одну сигарету и закурил. Эта сигарета будет последней. Сейчас он докурит ее и пойдет. Ему было приятно это чувство томительного ожидания, и он оттягивал и оттягивал тот миг, когда надо будет подняться и идти. Он еще успеет. Сегодня его день. Где-то высоко в небе летел самолет, оставляя за собой длинную белую полоску. «Летит, занят своими делами. И никакого интереса к происходящему здесь, на земле». Летчик там, а он здесь. И у каждого из них свой путь и свои заботы. Он поднялся и осмотрелся по сторонам. Пустынное место, хорошее. Рано утром люди любят выгуливать здесь собак, а днем нет никого. Только эти деревья и он – охотник. На лес, правда, мало похоже, скорее на старый заброшенный парк, но это ничего. Он пошел между деревьями, изредка посматривая по сторонам, но вокруг по-прежнему было пустынно и тихо. Через несколько минут он вышел к тропе. Дождей не было уже несколько недель, и земля на тропе была утоптанная и гладкая – ничем не хуже асфальта. Он встал за дерево и застыл в ожидании. Здесь редко кто ходит. Закончив смену, заводские садятся в автобусы и едут в город, огибая этот лесок стороной. И только самые нетерпеливые бегут напрямик по тропе, выигрывая пять или десять минут.
Он потянулся за пачкой, но вдруг вспомнил, что сейчас курить ни в коем случае нельзя, и пожалел, что не выкурил еще одну сигарету там, на поляне. А здесь не надо оставлять лишних следов, ни к чему это.
Минут через пять он услышал шаги. Кто-то уверенно и быстро шел по тропе со стороны завода. Шаги были глухие и основательные. «Мужчина», – понял он, прижимаясь плотнее к стволу дерева. Это действительно был мужчина, лет сорока, лысоватый, с простым озабоченным лицом. Левую руку мужчина держал в кармане, а в правой дымилась сигарета. Мужчина прошел совсем близко, метрах в трех, и сюда, под дерево, потянуло сигаретным дымком. Через минуту мужчина исчез между деревьями, только дымок этот и остался.
Он подумал, что неплохо все-таки было бы закурить. Но сигарета помешает в случае чего. Он оперся на дерево и прислушался. Было тихо, только шелестела нежно листва. «Хорошо-то как», – подумал он. Напряжение исчезло совершенно, теперь он был совсем спокоен. Часы показывали половину третьего. Еще час здесь можно постоять, но не больше – потом появятся люди, возвращающиеся с первой смены, тогда уже здесь делать будет нечего. Он присел на траву, прислонившись спиной к дереву. Теперь тропа лежала у него прямо перед ногами, и он подумал, что все-таки расположился слишком близко, надо бы держаться подальше. И только он подумал об этом, как справа от него появилась женщина. Она несла две авоськи, тяжелые, судя по всему, и он успел, пригнувшись, метнуться за дерево и замереть, прежде чем она приблизилась. Она не видела его, так ему показалось, по крайней мере. На всякий случай он следил за ее лицом, но она шла, глядя себе под ноги, и казалась абсолютно спокойной. У этих пятидесятилетних теток обычно и бывают такие лица: невозмутимость им придают прожитые годы.
