Однажды они бродили по музею.
Берт с трудом воспринимал этот склеп искусства, стены которого были увешаны провалами в прошлое человечества. Золоченые рамы эпохи классицизма только подчеркивали бесплодность попыток остановить мгновение жизни искусством. Даже копия Давида, фаллически возвышающаяся в центре зала, выглядела надгробным монументом.
Несколько лет назад с мраморного пениса Давида наконец сняли брезентовый чехол и это только разочаровало истинных ценительниц мужского тела. Молодого человека с таким миниатюрным членом не спас бы никакой «великий уравнитель» и при прекрасном атлетическом теле он был бы очень несчастен в личной жизни.
Ольга, напротив, была очень оживлена и беспрерывно ахала. Берта всегда изумляла ее способность бесконечно восхищаться тем, в чем она абсолютно ничего не смыслила, но что так остро интуитивно чувствовала. Но он терпел ее болтовню, потому что хотел ее.
Желание распластать Ольгу здесь же на полу музея прямо у ног Давида и умереть в недрах ее тела было настолько велико, что несколько раз Берт ловил свой взгляд на поисках наиболее укромного места.
Наконец, в зале, где были выставлены находки из очередной египетской гробницы, он сделал стойку: деревянный саркофаг с мумией фараона был выставлен в глубоком алькове. За ним угадывалось плохо освещенное пространство, достаточное для…
Берт так явно представил себе возможную сцену под прикрытием мумии, что Ольга споткнулась об очередной свой «ах» и уставилась на Берта.
– Что за странные энергии исходят от тебя? Ты мешаешь мне.
– Извини, – Берт перевел дыхание. – Иди сюда. Он оценил потенциальную безопасность стайки студентов, покидающих зал за своим гидом, и легко подтолкнул Ольгу к алькову. Она все еще что-то говорила и тихо посмеивалась, но, протискиваясь за саркофаг, уже смущенно оглядывалась. У стены он развернул ее к себе и прижался к ней.
– Ты с ума сошел… С ума… – прошептала она и стекла по стене на пол, увлекаемая его горячим шепотом и жадными руками. Потом они уже вне смущения любили друг друга что называется «взахлеб и взасос» и это продолжалось почти до закрытия музея с редкими перерывами и замираниями при вторжениях в зал редких посетителей из тайных некрофилов…
…Первой в реальность включилась Ольга: отворачивая губы и глаза она протянула руку к узкой полоске света. Стекло циферблата загорелось тусклой звездочкой.
Зал в очередной раз наполнился голосами. На этот раз японскими. Гид что-то объяснял на ломанном птичьем языке.
Ольга попыталась отстраниться от Берта, но он вновь вжался в нее с безудержным желанием.
– Хватит! Прошу тебя… – Ольга помедлила и прислушалась к себе.
– Подожди, прошу… – Берт скользнул руками по внутренней поверхности ее бедер и приник щекой к проталине внизу ее живота.
– Знаешь, сколько мы здесь? – Ольга сжала колени и попыталась нащупать в темноте свои трусики.
– Сколько? – Берт встряхнул головой и вложил ей в ладонь шелковые клочки.
Ольга прыснула, увидев остатки бывшего тридцатидолларового великолепия.
– Я просила снять, а не сорвать.
– Извини, так получилось, – Берт помог ей сесть на свой пиджак, превратившийся в шерстяную кочку. – Зайдем в бутик на перекрестке, я куплю тебе новые.
– Еще чего. Я с тобой в один бутик теперь ни за что не рискну войти. Ты сексуальный маньяк. Правда, безумно привлекательный сексуальный маньяк.
Ольга встала, одернула юбку и, застегивая блузку на глазах у обалдевшей группы японских туристов, гордо проплыла из-за саркофага к выходу.
Когда вслед за ней вынырнул мужчина в измятом пиджаке глаза японцев превратились в еврейские. Берту осталось лишь смущенно развести руками и произнести: «I’m sorry. The power of art is to blame for everything.» (Я прошу прощения. Во всем виновата сила искусства).
Гид только покачал головой, опустив взгляд, излучающий ненормативное изумление…
– Поднимемся ко мне? – испытывающе спросила Елена.
– Нет, Лена. Нет, – ответил Берт.
– Я не буду провоцировать. Просто выпьем вина и поболтаем. Мы всегда хорошо болтаем. Нам ведь хорошо вдвоем и без секса?
– Я устал как собака. Хочу спать.
– Ты знаешь, где твой номер?
– Судя по брелоку на ключе где-то на четвертом этаже.
– Верно. У тебя 412-й, у меня 413-й.
– Кто постарался?
– Думаешь, я? Нет, просто это лучшие в отеле номера. Мой – всегда 413-й. А в 412-м постояльцы все время меняются.
– Клиенты?
– Пусть будет так. Но это очень дорогой номер для элитарных клиентов. Ты первый из простых смертных, кому так повезло.
– Повезло?
– Твой номер полностью оплачен. Я вхожу в стоимость номера.
– Мне не нравится такая арифметика.
– Это абсолютно не значит, что ты обязан мной воспользоваться. Просто Виталий тебя очень ценит и обходится с тобой по высшему классу.
Берт помедлил у лифта. Елена улыбнулась:
– Я уважаю твои принципы и не наброшусь на тебя в лифте. Клянусь дочкой. Оба пойдем спать, но каждый в свой номер.
Берт сдержанно рассмеялся. На длинной паузе они пересекли вертикальный разрез этажей и прошли по топкому ковру в правое крыло.
– Это твой номер. Спокойной ночи. – Елена исчезла за соседней дверью, оставив Берта на пороге 412-го.
