— Ты какой-то дерганый. После отпуска просто не узнаю, —
проворчал с заднего сиденья шеф — владелец заводов, газет, пароходов и еще
всякого разного Жан-Поль Делардье. Проворчал, а после еще и газетой недовольно
зашуршал.
Мишель в ответ молча скривился и только головой мотнул, не отрываясь от
запруженной дороги. Час пик, рогатый им в зубы, и все лезут и лезут!
— Куда прешь, олень безрогий?! Ну вот куда?!
— Рассказать не хочешь? — Газета за спиной зашуршала еще
энергичнее.
— Да нормально все.
— Вижу. Ладно. Но если понадобится помощь, я всегда. Ты знаешь.
— Знаю… — пробормотал Мишель и вновь головой мотнул, словно
норовистый жеребчик, атакованный слепнями.
Помощь! С шефом он давно скорее дружил, чем служил, да и возможности у
того — ого-го. Но никто ведь еще не придумал средства от дурной головы! Да
и стыдно… Вот ей-богу! Потому что одно дело — юнец безусый, а
другое — он, Мишель Легран, матерый волк-оборотень сорока с гаком лет от
роду, вдовец, отец двух взрослых дочерей и вообще настоящий полковник, хоть и в
отставке.
Сначала казалось, что история с отпускным романом зацепила настолько
сильно просто потому, что Мишель вдруг ощутил себя брошенкой, которым тупо
попользовались. Но потом… потом пришло осознание: так больно потому, что задето
не только и даже не столько самолюбие, сколько сердце. И вот тогда стало совсем
худо. А главное: ну почему? Что было не так, чтобы… вот так?!
— Влюбился я, — буркнул он, не имея сил сдерживаться и
дальше.
— Ну так это же хорошо? — осторожно уточнил Жан-Поль и опять
хрустнул газетой, кажется, теперь сложив ее.
— Нет. Как раз ничего хорошего.
— Она замужем? Или… Или ты, что же, в безответную любовь на
старости лет вляпался?
Мишель в ответ смог только зарычать злобно, вскидывая верхнюю губу и
чувствуя, как во рту появляются звериные клыки. А ведь как хорошо все
начиналось! Полноценный отпуск — первый за много лет, море, пальмы,
шикарный отель и счастье полного ничегонеделания. Встал, поел, пошел на пляж,
где провалялся до вечера, вставая с горячего песка, только когда мозги
плавиться начинали, и выбираясь из моря лишь после того, как под кожей рождалась
мелкая ознобная дрожь — следствие приятной усталости и охлаждения. Шикос!
Праздник бездумного растительного существования.
В жару есть особо не хотелось, так что на обед Мишель не ходил, а вот
вечером на ужине отрывался по полной, потому что в отеле еще и изумительно
готовили. А уж какой там был кондитер — ммм! Все эти пирожные, булочки,
рулетики! А к ним вообще лучшее — местные сладости из орехов и меда. Нет,
родину за них Мишель бы, конечно, не продал, а вот себя самого — легко. С
потрохами.
Собственно, почти так и вышло — именно что с потрохами. И потому,
что та самая волчица-чистокровка, которую и следовало благодарить за теперешние
мучения, подошла к Мишелю как раз в тот момент, когда тот наслаждался
немыслимым по красоте и вкусноте десертом из молодых орехов, сваренных в меду и
в пряностях. И потому, что сама она тоже пахла так, что захотелось пошло
облизнуться, втягивая в себя вместе с воздухом однозначные сигналы, исходившие
от новой знакомой: запах свободной, никем еще ни разу не помеченной волчицы-оборотня
и медовую сладость, приправленную легкой ореховой горчинкой — ее личный
аромат.
Эх! Это потом выяснилось, что и сама Берри была тем еще орешком —
только не нежно-медовым, а твердым настолько, что хрен разгрызешь. Но тогда
Мишель этого еще не знал, а потому просто смутился, что эта ухоженная красотка
застала его за таким совсем несамцовым делом, как планомерное пожирание
сладостей.
Берри Мальерс была умна и образована — явно не чета Мишелю,
который хорошо знал, как свернуть какому-нибудь плохишу шею или вывезти
охраняемое лицо из-под обстрела, но отличить ямб от хорея или ампир от неоклассицизма
точно был неспособен. И не потому, что туп, а просто никакого интереса к этому
не возникало. По крайней мере, до того момента, как в самом начале отношений,
во время экскурсии, Берри начала показывать и рассказывать обо всем, что они
видели, сама, наплевав на зануду-экскурсовода. И это было… Да нет, архитектурой
после Мишель сильнее интересоваться не стал, а вот самой тогда еще только
возможной сексуальной партнершей любовался искренне: увлекшись тем, что ей было
действительно интересно, Берри стала невероятно хороша собой — раскраснелась,
разволновалась, будто бы изнутри зажглась. Так, как после загоралась в
постели — голой, зацелованной и заласканной. Но это опять-таки было позже,
а в тот момент, когда близость еще только манила, не став реальностью, Мишель
просто с удовольствием думал, что Берри подходит ему идеально. И внешне, и
запахом, и даже по возрасту.
О нем он, конечно, не спрашивал, но навскидку дал ей лет
тридцать-тридцать пять. И это было просто здорово. Прошлый не самый удачный
роман показал, что слишком большая разница в возрасте и, как следствие, в
интересах — не та основа, на которой можно построить что-то прочное. По
крайней мере, у Мишеля не получилось, хоть в постели и было все идеально.
Или нет? Или там было все просто хорошо, а что такое идеал, довелось
узнать лишь теперь, когда Берри сама, став вдруг очень решительной и явно
внутренне собравшись, предложила закончить с ухаживаниями и перейти к
«основному блюду»? И вот тогда-то и оказалось, что эта обычно холодноватая,
строгая, будто бы застегнутая на все пуговицы женщина, к которой Мишель, если
честно, первым никогда бы не решился подкатить, на самом деле из числа тех, про
которых мужчины вспоминают до самой старости, раз за разом повторяя: ничего
лучше в их сексуальной жизни просто не было.
