Это началось как-то странно. В потоках информации не было ничего особенного, но главное – молчали все официальные каналы. Не сказать, что вообще никакой информации не было, но и чувства общественного единения перед лицом угрозы – тоже. Просто ясным августовским днём по Петербургу стало опасно ходить.
Я, как большинство моих ровесников, не смотрел телевизор, а черпал знания о мире в Интернете в виде кем-то субъективно осмысленных блоков. Будь это новостные сайты или видеоблогеры – все они боролись за внимание и просмотры, так что информация имела эмоциональный налёт, искажающий саму суть сообщения. Люди читали и смотрели новости не ради фактов, а ради эмоций самих ведущих. Это было шоу. Никто не умел пользоваться информацией. Люди паталогически не были готовы к случившемуся.
Дня три это были просто нападения на прохожих. На стенах домов стали появляться надписи про чурок, сопровождаемые традиционными в таких случаях свастиками, конспирологическим бредом про заговор жидомасонов в правительстве и инопланетян, а также религиозные концепции на любой вкус.
Я – магистр философии и как раз за три дня до начала, получил диплом Санкт-Петербургского Государственного Университета. Никто не пришёл меня поздравить: родители давно умерли, а друзьями я был не богат.
События, приведшие меня туда, где я пишу эти строки, начались между 13-м и 15-м августа.
В нашем сыром городе эпидемии всяких инфекций случались чаще, чем в среднем по стране, да и в целом заболеть элементарной простудой в Питере куда проще.
Если ты выживший и читаешь это, то возможно, ты поймёшь о чём я говорю, потому что если ты умеешь читать, то, скорее всего, ты из ушедшего, пропавшего мира.
Первое нападение случилось 10 августа. Может быть оно не было первым, но после него о происходящем заговорили. Потом всё пошло по нарастающей, за несколько дней превратившись в лавину смерти.
Сначала мёртвый человек при мне напал на красивую девушку на Сенной. Я это хорошо запомнил потому, что она олицетворяла русскую красоту северного типа: высокий рост, сильные длинные ноги, объёмная грудь, аккуратный прямой нос, достаточно широко расставленные голубые глаза, белая кожа с матовой структурой, длинные русо-золотистые волосы, собранные в косу. Конечно же, я запомнил тот момент благодаря её прелестной внешности, а не из-за вида того, как землистого цвета человекообразное существо отгрызло ей сосок, а потом разорвало горло, добравшись зубами сквозь мягкие ткани до шейных позвонков. В моё время это называли иронией.
Есть такое явление: «Двоемыслие», его сформулировал один человек, который тоже писал, как и я, он жил за океаном, на континенте Северная Америка. Двоемыслие – это образ мышления, при котором, когда ты знаешь что-то, со знанием чего ты не можешь жить, ты просто загоняешь это на подкорку, но при этом действуешь с учётом этого знания. То есть явление есть и о нём известно, но оно нигде не обсуждается, и даже в своей голове ты о нём не мыслишь. Обычно двоемыслие возникает в тоталитарных государствах из-за угрозы наказания за инакомыслие, но в свете начавшихся событий наказанием было самое настоящее сумасшествие. То, что я увидел на Сенной, просто не могло ужиться в голове со всем, что я знал. Признать увиденное за факт значило немедленно перейти к действиям: нужно было идти на площадь, собирать людей и требовать от властей информации, собирать дружину и вооружаться. Ни к чему из этого жизнь меня не готовила. То, что прежде называлось жизнью. Я был смертельно испуган.
Не помню, написал я это уже или нет, проверять нет времени: в тот день я просто вышел за хлебом… А купил целый мешок гречки и сахара. Это было единственной реакцией на начало апокалипсиса с моей стороны. Большинство настолько было не готово поверить в произошедшее, что даже из подкорки эту картину выдавили. Цена этой добровольной слепоты – смерть.
Смерть. Поднимая тела, смерть распространяла всюду смрад разлагающихся трупов, она распространяла саму себя.
Все, я в том числе, пытались сохранить свой комфорт нетронутым, сделать вид, что ничего не происходит, пока мёртвые не начали врываться в дома.
Три дня: пятница, суббота, воскресенье и весь Петербург был измазан запёкшейся кровью и кишками.
До апокалипсиса люди в эти дни уходили на долгожданный отдых. А теперь им вообще не нужны дни недели: какая разница понедельник или среда – главное ты ещё жив.
На следующее утро после происшествия с девушкой я вышел на улицу. По субботам города пустели, люди уезжали в пригороды. Питер в этот день тоже был пустым, и очень хотелось верить, что ничего особенного не происходит. Однако ощущение опасности и в особенности запах подтухшего мяса, тонкой атмосферой скользящий по ущельям между крышами домов, не давали расслабиться. Не знаю, зачем я тогда вышел. Может, хотел проткнуть пузырь двоемыслия, повторно увидев что-то жуткое. На удивление, тогда мне удалось проходить по улицам очень долго. Похожее чувство испытываешь, когда выходишь из дома без зонта и, видя приближающийся шторм, надеешься успеть туда и обратно.
Хотя ты, вероятно, вообще не знаешь, что такое зонт.
