Читать онлайн полностью бесплатно Геннадий Миропольский - Тройной одеколон. Стихи, проза, пьесы

Тройной одеколон. Стихи, проза, пьесы

По мнению автора этой книги, поэзия ничем не отличается от политической агитации. Она рассказывает нам о том, что будет, если мы ее выберем, и о том, что мы не должны верить своим глазам.

Фотограф Геннадий Михайлович Миропольский


© Геннадий Михайлович Миропольский, 2017

© Геннадий Михайлович Миропольский, фотографии, 2017


ISBN 978-5-4485-4666-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Агитационные песни – 1

* * *
Впереди какой-то планетарий —
разноцветные спирали и жгуты.
Позади клоповник и шиповник.
А в хуйне посередине – ты.
Что есть «ты»? – не спрашивай напрасно.
Невозможен мягкий переход.
Твой билет меж разных двух отверстий
оплатил учебник и народ.
Так иди ж, посланник геометрий,
в ту страну из той страны, куда
не везут олени и дилеммы,
где Нет-нет такой же, как Дада.
Не ругайся, не шуми, не требуй,
не качайся, не вставай, не пей, —
все равно надел на шею провод
и висит разбойник-Соловей.
Он висит, и все ему неймется —
дым над планетарием стоит.
В том дыму с магнитом расстается
парный, ему свойственный, магнит.
2017
* * *
Национальные проблемы кошек
и расовые требы муравьев
меня волнуют.
Как там с государством
у бурых тараканов дело обстоит?
Где Макбет псов?
На что решился суслик-Гамлет?
– Молчат газеты птиц
на средиземноморьи
об этом.
И кошки ведут себя не по-граждански.
2014
***
Отсутствие блодинок (не
распространяется на кошек).
Петух кричит не в качестве метафоры
– бесплатно.
Садится солнце. Фонари
– гостями ранними —
окраинами зала голубого поджидают ночь.
Единство черных кошек
у мусорного бака.
Беспартийно.
Преддверье Пасхи. Африка.
Прохладно.
2014

***
На берег, обжимая волосы, выходит
та, что с закатом медленным купальник
сравнить решила
в синем море.
Чем ближе, тем определенней, старше возраст.
Вытряхивает воду из ушей,
подпрыгивая на одной ноге,
в песок впечатывая капли и ступню.
Трепещет бражник на веранде.
Бредет старик ПриходитВечер. За столом
басок мальчишеский, фальцет девчоночий.
Смех детский колоколит. Полнолунье.
Подать ребенку руку – проще.
2014

Восход

Растерянность овладевает Питером Тарсом, финансовым директором International Ridicule Inc, оглядывающим Манхэттен со своего 42-го этажа невдалеке от Таймс Сквер. Рак. Ему сказали, что у него рак.

Не приговор. Здесь это не приговор. Дева. Весы. Скорпион. Стрелец. Козерог. Ноусмокинг. Фамилия. Вечные его идиотские шуточки. Цепкие крючья безразличного врага. Конец. Кладбища вокруг, все – кладбища. Царствие его не от мира сего. Мир сей – кладбища. Тараканы. Немой вопль. Какая разница. Глухота – отсутствие времени. Пространств преизбыток. Память – слух. Зрение – кладбище. Все это – мир сей. Сострадание клопа к таракану. Бензиновый развод в грязной луже. На фоне кладбища бензиновый развод. Успехи медицины. Канцер. Концентрация. Воля. Спасенье. На миг единый. Дленье, пребыванье. Торг продавца в отсутствии клиента. Маркетинг в пустыне. Протест Иова о потерянной семье. О стадах и собственности. Всему виной – глаголы. Операционная деятельность нашего предприятия.

Скорость протекания транзакций в сознании Питера Тарса.

Существительность. Перечислимость. Тварность.

Птица Рух, уносящая трех слонов, при получении Питером известия о скорой смерти.

Иосиф Бродский, пишущий «Осенний крик ястреба».

Кинематографическая иллюзия высоты, с которой есть последний смысл обозреть общую картину.

Аллегорический обман третьего измерения.

Бессмысленная наглость Ахматовой: «Смерти нет – это всем известно».

Питер Тарс нажимает кнопку звонка и вызывает секретаршу, ему нужен кофе. Он постепенно овладевает собой. Так называется этот процесс.

Социализация сознания собственной смертности.

*

Когда? – сиротствующая физия в шапочке цвета осени вопрошает, – когда? Едет Наденька с институтских пар, выбором студента-наперсника озабоченная и избытком веснушек. «Пусти! Пусти меня!» – репетирует триумф душа ее, надежды душа звериная, пушком обманным, нежным шитая.

Кислью и прелью веет от листьев на газонах, шорохом и шелестом шепчет в октябре. Двери трамвая баяном дергаются туда и обратно, потряхивает и позванивает. Не ведая страха, едет в трамвае неизвестно кто с меткой вместо имени. Выпевает в груди принцессой цирка: да, я шут, я циркач, и что же?

Дадим ему имя, пусть будет Иваном, Иваном Андреичем Пустовойтом пусть будет. Камо грядеши, Иван Андреич, куда погромыхиваешь, безбилетник, почто мысленно разрываешь вселенную паспортов и прейскурантов, приложений и оглавлений? Что гнетет, что радует тебя, тезка Бунина, отчего сбрендил ты посреди трамвайных разъездов под искрами перемен, за что ответственность несешь и перед кем? Всматриваешься куда, от каких мух чубом омахиваешься, Орест Агамемнович? Таких людей нет уж вовсе, сняты они с производства. Куда же Вы, маэстро?

Смеется Иван Андреич, тонет в себе и смеется, а во взгляде его – искры перемен и шандарохот трамвая.


Опасен Иван Андреич, опасен, но не для – ага, вот он! – Михаила Иваныча, не для Михаила Иваныча Блюмкина, умеющего в рожу дать, если что. Если что, если что, если что! Не пропустит он и не упустит, если надо, он с лестницы спустит под трамвай, под колеса, под нож, он такой, вот такой, да, похож. А в ухо?! Нет у Михал-Иваныча вопросов, зато ответы – есть, и будущее выворачивает челюстями-крылами площадей из-за поворота, камнями и фундаментами выворачивает, а не эфемерностью искр! Потряхивает Михал-Иваныча радостно на остановках, да и сам он помогает себе, подпрыгивая, не ведает безделья тело его.



Ваши рекомендации