По осенней междугородной трассе мчались две большегрузные «шкоды» с огромными фургонами-рефрижераторами «алка».
Голубой цвет кабин и серебристый – фургонов еле угадывался под многодневным слоем дорожной осенней грязи. И только номера на задней стенке фургона были тщательно промыты. Не вступать же в конфликт с дорожной инспекцией по пустякам...
«Шкоды» мчались по шоссе уверенно и мощно, обгоняя все машины, движущиеся с ними в одном направлении. Они не просили уступить им дорогу, они требовали этого самым категорическим образом – настойчивым миганием фар, включением сирены, маневром, который не оставлял никакого сомнения, что за рулем этих огромных машин сидят мастера своего дела.
Нет, это была не гонка на скорость, не проявление некой профессиональной лихости – это была привычная и тяжелая работа водителей междугородных перевозок. И на трассе это все понимали...
За рулем первой машины сидел пятидесятилетний толстый Серега Пушкарев. У него было усталое лицо с набрякшими от напряжения и бессонницы веками. Изредка Серега глубоко и судорожно втягивал воздух сквозь стиснутые зубы и чуточку удивленно качал головой. У него болело сердце, и он нет-нет да и засовывал свою здоровенную лапищу под рубаху и осторожно массировал себе левую сторону груди.
Вторую машину вел сорокасемилетний Виктор Викторович Карцев. Лицо у Карцева спокойное, жесткое, глаза внимательные, мгновенно оценивающие обстановку на трассе и в то же время следящие за впереди идущим Серегой. Нет в нем измотанности и усталости Сереги Пушкарева – Карцев покрепче Сереги. И здоровьем, и духом.
Какую же тысячу километров мчатся эти заляпанные осенней грязью две «шкоды» с московскими номерами? Опускаются сумерки на трассу, и, не снижая скорости, «шкоды» включают габаритные огни. Летят, оставляя за собой грузовики, легковые автомобили, летят в надвигающуюся темноту, в будущую ночь два шофера-дальнорейсовика, два «дальнобойщика» – Серега Пушкарев и Виктор Викторович Карцев. Правда, Сереге сейчас плоховато. Устал Серега, сердце чего-то побаливает, дышать трудно, но сзади него идет Виктор Карцев, Витек, и отдохнуть теперь до самой черной темноты, наверное, не удастся – Карцев не любит лишних остановок. Двужильный, черт!.. Да еще трасса скользкая – наносили тракторами грязи, того и гляди в кювет снесет. А тут еще «жигуленок» перед носом болтается – лихость свою показывает. Сидел бы дома, дурачок, не рисковал бы по такой дороге ни собой, ни машиной. «Ну-ка, подвинься, милый...» И Серега на скорости сто десять обходит «жигуленок», а за ним, словно привязанный, Карцев на своей «шкоде».
Но вот впереди мостик провалился. Объезд по раскисшей от дождей обочине. Уже сидят в жирной осенней грязи несколько машин, чуть ли не по кабины, и чей-то трактор по очереди тросом вытаскивает их на сухое место.
Серега притормозил, глянул в зеркало заднего вида на Карцева. А тот ему машет рукой и показывает: давай, мол, объезжай их всех, и с ходу, с ходу, не снижая скорости!.. Проскочим!.. Не боись!
Серега поскреб в затылке и дал по газам. За ним Карцев...
Со страшным ревом двигателей, на большой скорости, мимо засевших в грязи машин, мимо трактора, мимо растерянных водителей (кто-то даже за голову схватился!) Пушкарев и Карцев преодолели то, чего не могли преодолеть остальные, и выскочили на трассу. И пошли дальше.
Карцев посмотрел в зеркало на застрявших, ухмыльнулся презрительно...
Серега порылся в кармане куртки, достал валидол и сунул таблетку под язык...
* * *
Глубокой ночью Карцев и Пушкарев медленно пробирались по слабо освещенным улицам небольшого городка.
Остановились у железных ворот какого-то предприятия, и Карцев дважды коротко просигналил. И в ту же секунду над воротами зажглись две сильные лампы, створки ворот поехали в разные стороны, и навстречу двум грязным «шкодам» выскочили сразу несколько человек.
А один из них, в костюме, в жилетке, при галстуке, разбросал руки в разные стороны и закричал:
– Ну, братцы! Ну, черти полосатые!.. Ну просто слов нет! Еще бы час, и конвейер пришлось бы останавливать. Все на разгрузку! Заезжайте, заезжайте, родненькие...
И «шкоды», негромко урча дизелями, тихонько поползли в заводской двор.
* * *
Было раннее утро.
По пустынной трассе летели желтые листья. Ветер кружил их по асфальту, взметал над серой лентой шоссе и переносил по другую сторону дороги, в редкую, по-осеннему оголившуюся посадку, и какое-то время еще листья танцевали меж тоненьких стволов, а потом обессиленно укладывались в предзимний лимонно-оранжевый ковер.
Часть листьев влажно прилипла к большому зеленому щиту, на котором белыми буквами было написано: «До Москвы 65 км».
Карцев и Лена лежали в узкой постели, веселенькая занавесочка, на которой одинаковые зайчики барабанили на одинаковых барабанчиках, отделяла их от всего на свете.
– Я люблю тебя, – говорила Лена, чуть не плача. – Я не могу без тебя... Я не хочу без тебя! Витенька, миленький! Ну что же делать?
И Лена судорожно и отчаянно целовала глаза, руки, лицо, шею Карцева.
– Ну скажи мне хоть что-нибудь!
Карцев грустно улыбнулся, прижал голову Лены к своей груди:
