1.
В тот день синоптики обещали грозовой шторм по всей области. Облака собирались уже с утра, сейчас было два часа дня, и ветер начал раскачивать верхушки сосен, перебегая с одной на другую, как невидимая белка. Женщина в бордовом платье стояла на высоком берегу и всматривалась в озеро. Она помнила, каким оно было в дни ее детства: светлая поверхность, обрамленная зеленью травы и желтым песком, облака, медленно плывущие к берегу, где застыли вековые деревья. Это было озеро-зеркало, и его загадка мучила не одно пытливое сердце. Жители деревни, с самого начала не одобрявшие карьера, рассказывали теперь свою собственную, новую легенду: о захороненном в том месте человеке: по одним словам, это был святой старец, по другим выходило – страшный разбойник и грешник, но сходились все в одном: копать здесь было ошибкой. Ждали наказания, но свершилось чудо: за месяц большой карьер заполнился водой из подземного источника, и возникло это озеро. На следующее лето у кромки воды выросла низкая пастушья сумка, кое-где камыш; новое место отдыха стали осваивать жители города, приезжавшие по проложенной для грузовиков дороге кто на машинах, кто на велосипедах, а кто-то приходил пешком. Песчаный пляж пересекали тени сосен, охраняющих место, в их кронах замирал ветер, а по стволам медленно стекала пахучая золотистая смола, которую так трудно смыть с ладони. Произошло рождение озера будто по заказу высшей силы, и спустя несколько лет казалось, что оно было тут всегда, а что до старца, так это местная легенда, которую даже в краеведческом музее города не подтвердили, а значит, никакой могилы тут не было никогда. Но едва наступали сумерки, пляж пустел, все торопились поскорее уйти отсюда, и не потому, что вдоль дороги не было ни единого фонаря, а словно некий дух приказывал купальщикам уходить. Над озером плыла луна, и только влюблённые парочки стояли на высоком берегу, зачарованные странным зрелищем путешествия отражённого лунного диска по водной поверхности. Кто-то дал ему название: Озеро двух лун, и оно прижилось в среде влюбленных, которых сюда манило таинственное очарование. А город жил своей жизнью: одновременно с началом карьерных работ на этой окраине копали котлован и возводили стены Дома культуры в центре, а на другом конце города с многовековой историей становился известным стадион, где количество забитых голов в ворота не уравновешивалось числом пробитых голов фанатов, которым накладывал швы хирург городской больницы. В огромном районе болотца перемежались рощами, переходящими в лес, на севере сосновый, на юге – лиственный. Железная дорога делила город на две неравные части, это были два разных мира: в меньшей северной части никаких предприятий не было, лишь район частных домов да поселок городского типа. Но стоило перейти переезд у станции, и город давал работу, развлечения, опять же покупки, так как в поселке был всего лишь один магазин, да ещё чахлый рынок, где весной можно было купить пучок редиски, а к первому сентября букет для школьника. Всё это предстояло узнать детям рождения середины семидесятых, появившимся на свет в местной гинекологической больнице, расположенной тут же, в меньшей части города, в лесу неподалеку от станции. Ближний посёлок, в километре от озера, состоял из десятка пятиэтажек, школы, почты и аптеки, да ещё рынка. Здесь люди жили десятилетиями, все знали соседей по дому, но сторонились дружить с обитателями дома напротив, что было бы довольно странно, если не учитывать тягу человека к созданию невидимых границ: чем плотнее заселённость, тем больше обособление. На ночь задёргивались шторы, запирались двери, включались телевизоры у трезвенников, доставалась водка у пьющих, ножи у шпаны, которой было много, особенно по ночам. Дневные люди перекидывались в свои сущности, это были: домашние тираны, кухонные диссиденты, интеллигенты, гулящие, пишущие доносы или стихи, читающие книги, вяжущие носки на продажу, считающие деньги, слушающие Высоцкого и ненавидящие коммунистов и начальников. Были гордящиеся историей Отечества, о которой имели довольно смутные понятия, а также выполняющие план производства и читающие местную газету с чувством обманутых ожиданий. Все это для стоящей на высоком берегу женщины было прошлым, и с ним следовало навсегда распрощаться, чтобы можно было дальше жить спокойно, не мучаясь воспоминаниями.
Сзади послышался сигнал клаксона, но Сонгала лишь махнула рукой, не оборачиваясь. Казалось, еще немного, и она навсегда освободится от того, что притягивает сюда, от чар этого места, но сигнал снова настойчиво повторился и, оглянувшись наконец, она успела увидеть – нет, не машину с водителем, а прежде всего линию дождя, наступающую из леса, как войско Чингисхана на Русь – успела подумать, и бросилась бежать, но дождь налетел, как радостный родственник, обнял, зацеловал, и закружился мир вокруг и она захотела вспомнить все, может быть, в последний раз, прежде чем похоронить все воспоминания. Дождь задержал ее на минуту, спасшую ей жизнь, в течение которой грузовик на дороге врезался в иномарку и столкнул ее по касательной с обрыва. Машина несколько раз перевернулась при падении, потом замерла на песке в нелепом положении жука, перевернутого на спинку; водитель выбрался, но далеко отбежать не успел: раздался взрыв, пламя и дым в секунды сделали из автомобиля факел, а водителя швырнуло на землю. Когда приехала полиция и скорая, от недавнего ливня остались лишь мокрая земля да посвежевший воздух. Водителя увезли в больницу, протокол составили быстро, со свидетельницы сняли показания. Она отказалась от того, чтобы ее подвезли, сказав, что вызвала такси, на что полицейский ответил недоверчивым взглядом. Основания для скепсиса были: это вам не столица, тут приложения не действуют. Сонгала не стала говорить, что рядом, в поселке, у нее много знакомых и старых друзей… вернее, было много лет назад, и что есть старая квартира, где они с мамой жили когда-то. Она хотела остаться одна, чтобы понять важное для себя: стоит ли отказываться от прошлого, и почему грузовик, столкнувший машину с берега, исчез, не оставив следов, и чего хочет от нее призрак озера, человек, утонувший тут много лет назад.
