«Три времени года в бутылочном стекле».
1. «Феникс – птица черная».
– Аленк, ну я зайду тогда? Посидим, поболтаем, – Кока на другом конце провода делает паузу, чтобы я могла ответить, но, не давая мне и пикнуть, тут же продолжает, – Короче, в восемь. Ну, пока!
– До встречи, – мямлю я в ответ и кладу трубку.
Вообще-то этим вечером я хотела побыть одна. Залезть на диван, укутав ноги стареньким пледом, пить горячий чай и смотреть телевизор, или же просто думать и скулить тихонько про себя – а чего еще надо в поздний, уныло-дождливый осенний вечер? Но Коке не так-то просто отказать, вернее, отказать-то просто, но всем, кроме меня. Я не могу – слабая. А ему все кажется, будто я только и жду – не дождусь, когда же он ко мне пожалует. Я ненавижу Коку и такие вот его вечерние звоночки. Да–да, именно, ненавижу. Ненавижу…
Хотя, кого я обманываю? Ведь сейчас, после его звонка, мне даже очень хочется, чтоб он поскорей пришел, вот в чем Кокина сила передо мной: он всегда знает, что я втайне рада его визитам, поэтому и действует так нагло. Ведь даже Еве, когда она слушала коварные змеиные речи, чего бы ей там не думалось, очень хотелось съесть запретное яблоко.
Сегодня Кока, как и всегда, приходит чуточку раньше назначенного времени. И, как всегда, приходит не один.
Все дело в том, что если бы Кока приходил, скажем, с печеньем, тортиком или солеными огурчиками, то ничего я бы против него не имела. Я бы точно так же лежала с чашкой чая на диване или еще чем-то занималась, не обращая на него внимания – в конце концов, мы с ним слишком долго знакомы, чтобы я развлекала его здесь, как клоун, – напросился в гости и делай там, что хочешь, только не мешай хозяину. Но Кока никогда не приходил пустым и не приносил огурцов, он приходил обязательно с бутылкой – портвейнчик, коньячок, большей частью, конечно, водочка, ну и очень редко – пиво там, или что-либо подобное. А я никогда не могла разобраться: или же из-за этих бутылок («подружки» – называет их Кока) так отвратителен мне он, или же, наоборот, только из-за них я терплю этого человека.
– В ваших мозгах жиреет попс, – сразу протягивая мне «подружку», говорит он с порога, и, энергично дергаясь, заходит в узкий коридорчик и поспешно стаскивает с себя грязные от осеннего месива ботинки.
Мой папа считает, что достойный человек, нет, человек, который просто хоть на что-нибудь да годится, снимает обувь всегда аккуратно и ставит парой ровненько у входной двери. Кока же буквально вышвыривал свои куцые ботиночки по разным углам, да так, что потом сам же об них запинался и матерился.
– Зачем водку – то? – морщусь я, больше, конечно, показушно, чем на самом деле.
– Ты, Аленка, – попсня, – широко улыбается мне Кока, а потом начинает лабать на воображаемой гитаре и в голос уже орать:
– Какая попсня, какая попсня… ууу… ууу… Вырубите на хуй!..
Коке нравится «Гражданская оборона», он просто тащится с нее. Я его восторга по этому поводу не разделяю, но часто могу и подпеть: все-таки Летов – наш земляк, и не знать его песен просто невозможно, и у меня даже есть любимая – «Грязный бинт и окно за окном». Она частенько подходит к моим душевным состояниям.
Я быстро захожу в комнату, выключаю телевизор, убираю кружку с чаем подальше, чтоб не колонуть, а Кока тем временем колдует на кухне – рюмки, закусочка – потому что больше всего я люблю пить на кухне, где тепло, светло и всегда тянет к задушевным разговорам.
С Колей Пряхиным мы десять лет проучились в одной школе.
Когда-то очень давно это был маленький, глазастенький, чуть-чуть косоватый мальчик в костюмчике. Нас посадили за одну парту, и нам пришлось подружиться. И тогда, почти двадцать лет назад, как бы пафосно это не звучало, Коля Пряхин был совсем другим человеком.
Такие ребята всегда нравятся взрослым – он был вежливым, застенчивым и сообразительным, никогда ни с кем не дрался и расстраивался из-за плохих оценок. И сейчас, глядя на лохматого Коку, лихо откупоривающего бутылку, просто невозможно поверить, что вплоть до старших классов он был стопроцентным маменькиным сынком. Мама у Коки очень хорошая, молодая и красивая, вся такая домашняя, и вообще семья у Коки очень хорошая. Именно там я и услышала это милое сокращение – Кока. Когда нам было лет по двенадцать, мы с Кокой вдруг разругались и стали враждовать, но в десятом классе оказались в одной компании, и снова стали друзьями.
В старших классах Кока перешел на новый виток развития – повесил на двери своей комнаты огромный плакат с голой девицей и стал слушать «Гражданскую оборону». В те времена мы все учились друг у друга играть на гитаре – она у нас была одна и «ходила» по рукам, практически не настраиваемая, вся обклеенная вкладышами от жвачек, но так как семья у Коки была очень хорошая, то у него на этом дело не ограничилось – он записался на музыкальный курс, а отец купил ему отличный, дорогой инструмент. Я до сих пор хорошо помню эту гитару – черную, почему-то с женским грифом, таким узким, что даже моим маленьким пальцам не хватало на нем места, с обалденным звуком, и в самые счастливые моменты моей жизни она Кокиными, или чьими-то другими руками исполняла нам лучшие песни. Теперь в его доме всегда была куча народа: кто-то смотрел, как Кока с друзьями перепевает «Sex Pistols», а кто-то просто приходил перекусить. В ту пору мне самой очень нравилось бывать у Коки. В школе успеваемость его резко упала, учителя периодически выгоняли его с занятий за неадекватное поведение, но даже тогда он по-прежнему оставался все тем же добрым и доверчивым Колей, со смешно косящим взглядом и широкой улыбкой.
