ПРИЮТ-11
Смотритель приюта сидел напротив меня за изрезанным дощатым столом. Уже совсем стемнело, в углу зала слабо горел камин, его света хватало только на то, чтобы осветить контуры зала и мебели. Маленькие и очень грязные, от вечно задувающего песок и пыль ветра, окошки казались темно-серыми квадратиками на стенах. И я, только что вошедший с улицы, где тусклый свет затухающего дня отражался от снежной целины вокруг и было все еще очень светло, как будто оказался в полной темноте. Встретив меня, смотритель указал на место за столом, а сам сел напротив. Несколько секунд он молчал, потом потянулся и взял со стола коробку папирос. Вытащил одну, постучал ею по столу и сунул в уголок рта. Чиркнула спичка и маленький огонек высветил изрезанное глубокими морщинами лицо, с крупными грубыми чертами и мощным квадратным подбородком. Почти совсем седую недельную щетину, воротник грубого, колючего шерстяного свитера серого цвета. Он прикурил папиросу и потянулся рукой за старинным тяжелым медным подсвечником, на котором торчал оплывший огарок свечи. Зажег фитиль и потушил спичку, бросив ее в специальную емкость в подсвечнике.
Я, когда один, генератор не завожу, экономлю. – Сказал он, кивнув на подсвечник. Голос у него был низкий и хриплый, дополняя образ.
При свете свечи он приветливо протянул руку и изучающе посмотрел на меня. Мы обменялись рукопожатием, и я достал из сумки папку с документами. Положив перед собой на стол, я вытащил лежавшие сверху, скрепленные скрепкой лист с направлением и рекомендациями ректора.
Вот тут еще рекомендации. – Сказал я, чтобы хоть что-то сказать, кладя документы ближе к нему на ту сторону стола.
Он взял, вскользь пробежав глазами, и положил обратно.
Почему сюда направление попросил?
Вообще-то я не просил, мне предложил ректор. Я согласился.
Понятно.
Повисла пауза, он, опустив глаза смотрел на стол перед собой и молчал, о чем то размышляя. Папироса дымилась у него между пальцами.
Я, студент геологического факультета РГУ, сегодня приехал из Москвы, получив распределение на первую половину января помощником смотрителя Приюта. Был канун нового года и я уже готовился отбывать на выходные домой в Брянск, как меня вызвали в деканат. Отказаться от такого предложения было никак нельзя, сам ректор, отдавая личную рекомендацию, похлопал меня по плечу, и дал понять, что считает меня подающим большие надежды. И вот, ранним утром следующего дня я уже сидел в поезде, увозящем меня вместо дома, в далекую Кабардино-Балкарию.
Наконец, как будто очнувшись, он глубоко затянулся и, выпустив дым в потолок, откинулся на спинку стула.
Для начала вводные. Ты знаешь историю Приюта?
Нет, в общем, не очень… – я замялся, ругая себя последними словами. Вот же дурак, как я не догадался забежать в библиотеку перед отъездом?
Досада на моем лице, видимо, была слишком явно видна, потому что смотритель вдруг улыбнулся, и глаза его потеплели.
Тогда слушай.
Он снова глубоко затянулся папиросой, и, выпуская в потолок струю дыма, затушил ее в пепельнице. Встал, прошел к концу стола, и завозился с горелкой.
Это самая высокогорная гостиница всего Советского Союза. Ее построили ведущие архитекторы своего времени в тысяча девятьсот тридцать восьмом. Заметил форму здания? Похоже на дирижабль. Здесь часто ветра, ураганы, это рекордная высота, четыре тысячи двести метров над уровнем моря. Чтобы ветер не ломал конструкции. Здесь все продумано до мелочей. Когда ее строили, помогали все кто имеет отношение к горам в этом краю. Альпинисты, ученые, гиды. Материалы поднимали сюда руками, на себе несли. Строили такие люди как например Чокка Залиханов. Знаешь кто это? Нет? Отец академика Михаила Залиханова, директора Высокогорного Института. Двести девять восхождений на Эльбрус. Двести девятое совершил на свой юбилейный день рождения в 110 лет. Это, друг мой, легенда, построенная легендами.
Горелка, тем временем, уже горела ровным, синим пламенем, и он принес откуда-то из темного угла чайник.
Газеты всего мира пестрели заголовками о нем, когда он появился. Еще никогда в мире, никто не строил на такой высоте. И сегодня ничего выше нет, мы с тобой, друг мой, сидим в самом высоком здании мира. Самое важное, что тебе надо знать, это то, что странные вещи здесь происходят только в непогоду. Но бояться ничего не нужно.
Чайник зашумел, а смотритель снова отошел в угол и возился там, что-то перебирая. Я сидел в недоумении. О чем он говорит?
В годы войны, – Продолжил смотритель, вернувшись со свертком из газетной бумаги и двумя гранеными стаканами. – здесь шли боевые действия. Приют был захвачен немецкими горными егерями и стал их базой. На обе вершины Эльбруса немцы водрузили свои фашистские флаги. Очень, очень страшные здесь шли бои. Когда Приют отбили, он был в дырках от пуль и весь погреб облит керосином. Видать, хотели сжечь отступая, но не успели. Почти всех фашистов наши положили…
Он развернул сверток, в котором оказалась заварка и кубики сахара и, поставив рядом стаканы, снова потянулся за папиросой.
Приют работает как гостиница только в теплый сезон, с мая по октябрь. Здесь живут те, кто отправляется на покорение Эльбруса. А в остальное время живу только я. Приглядываю здесь за порядком. Редко приезжают экспедиции. Ученые из ВГИ или геологи. Но не чаще раза-двух за зиму, остальное время один. – Теперь он говорил задумчиво, как будто разговаривал больше сам с собой.
