Тень накрывала землю. Рёв самолётных двигателей нёсся по окрестности. Летящая над степью птица теряла высоту.
Человеческий фактор, объясняя причину, скажут потом спецы. Уходя от встречного атмосферного фронта, на пике противостояния с небом экипаж достиг точки мёртвого вдоха – дефицита кислорода в крови.
Слепой, глухой и немой оказался предан воле нисходящего воздушного потока.
И в этих условиях, без управления, один, «двенадцатый»1 продолжал оставаться собой, машиной без страха и упрёка, плодом торжества таланта, вдохновения и точного расчёта советского конструктора. Крылатый, он мог бы лететь, лететь и лететь. Жила бы своей жизнью инерция, да боролись пилоты… На скорости нескольких сотен километров в час горы стали на пути. Время, окаменевшее тысячелетия назад.
В отсутствие возможности манёвра выбор был невелик. Пики, гребни, хребты. Не разминуться.
Удар пришёлся вскользь. Скальная порода вспорола обшивку. Самолёт сошёл с прямой.
Как по команде исчезли неистовствующие помехи. Смолк эфир. Мёртвая тишина вскричала эхом прерванного полёта.
Шансов не было. Величественные и грозные, полные собственного превосходства, горы стояли насмерть, отрицая саму возможность сговора с собой.
А между тем жизнь продолжалась своим чередом. Реальность требовала своё. Частью целого, родня Большой земли, самолёт был дороже и чинов, и имён.
Спустя несколько часов после катастрофы поднятые в воздух вертолёты рассекли винтами небо.
Пришла в движение наземная рать.
Началась поисковая операция.
Чужое солнце, слепя и обжигая, разгоралось навстречу – в отсутствие иных единственным источником света на пути…
Кишлак был пуст. Ни души. Отсутствие дверей, оконных рам и прочих частей из дефицитного дерева свидетельствовало о добровольном уходе людей. Заунывная песня ветра неслась над землёй. Звуки шагов будоражили тишину. Прошлое перекликалось с настоящим. По следу английских солдат, воевавших в здешних краях более сотни лет назад, шли советские мотострелки. Те же воины. Преисполненные решимости войти в историю хозяевами своей судьбы, собирая, а не разбрасывая камни.
Дикий сад, открываясь за последними постройками, встречал своим великолепием. Щедрым солнцем и талыми горными потоками были упоены свисающие в изобилии с ветвей деревьев плоды. Сладость неземного урожая ощущалась на губах… С трудом отводя глаза в сторону и преодолевая соблазн, солдаты шли мимо. Не до пира.
Минуя последние метры открытого пространства, на границе царства камня, пыли и тени один из уходящих оглянулся.
Полёт воздушной фантазии, яркие краски, аромат. Красота, торжествуя, побеждала. Нетронутому урожаю предстояло пасть на землю, дать всходы и стать маяком – цвета, аромата и вкуса будущих плодов.
Объятый невольным трепетом, продолжая движение, солдат вернулся в поток.
Война. Ожесточающее сердца противостояние. Каждая минута могла стать последней. Но в союзе с природой, частью райского сада, вне страха, боли и ненависти жизнь не кончалась. Смерть на поле боя была её венцом.
– Ерёма, – подал голос товарищ. – Слышал про поход англичан?
– Слышал, – отозвался солдат. – Говорили между собой командиры.
– Назад не вернулся никто. Пропали без вести все. Целый полк.
– Хуже не бывает. Мало нам своих забот.
– Предчувствуешь беду?
– Чем выше горы, тем меньше кислорода. И больше призраков.
Смуглое лицо товарища расплылось в широкой улыбке.
– Я не верю в призраков.
– Услышишь их голоса – поверишь. Ты какой язык изучал в школе?
– Русский. Я же советский узбек.
– Научат своей тарабарщине. Станешь учёным. Последним из династии хлопкоробов.
– Э, брат, нет. Я лучше забуду родной язык, чем предам своего отца. Гасановы на мне не переведутся.
– Лейтенант машет… Чует моё сердце опять нас с тобой вперёд пошлют. Гасан, сколько нам ещё быть живым щитом?
– А ты способен на большее?
– Меня учили защищать Родину.
– Ты на своём месте. За тобою рота.
Откликаясь на зов, они сошлись с лейтенантом у точки массового камнепада. Место было не из приятных. Лежащие в беспорядке валуны придавали ему вид одного из начал апокалипсиса. Переглянувшись с гвардией, лейтенант поднял глаза вверх. Гнёт окружающего ландшафта рассеивали белые вершины ледников.
– Тихо тут, – сказал он, светлея лицом. – Недостатка в часовых нет. Великаны на страже.
Круг из трёх армейских панам сомкнулся. Под ярким огнём рубиновых звёзд на головных убора завязался разговор. Общение вне пресловутой дистанции устава, на равных, в условиях предельного раскрепощения душ, когда собеседник в одночасье становится дороже фигуры речи. Братом.
В противоположность двум другим взводным – Сахно и Толмачёву, лейтенант Серёгин был выпускником военной кафедры гражданского Вуза. Без пяти минут готовый офицер запаса. Если бы не железный стержень внутри. Сопротивление излому достигало должного уровня. Из таких, как он, работая без скидок и льгот, школа командира роты ковала кадры себе под стать.
Сходя на нет, эмоции стихли. Ориентация в пространстве была завершена. Старший принял озабоченный вид. Данные аэрофотосъёмки ждали считывания на местности. Первыми, проекцией духа и плоти, как всегда, шли они. Головной дозор.
