1. Пролог
июнь 2004 года, Санкт-Петербург
- Помнишь ту сирень, Юль?
Дима стоит за моей спиной, руки на плечах, губы касаются уха.
Еще бы я не помнила! Этот запах вот уже три года связан для меня с ним.
Я помню все.
Мерный перестук колес, огни фонарей за опущенной на окне шторкой, букет лиловой сирени в банке на столике. И руку, протянутую с другой полки. Его пальцы мягко и нежно гладят мои, переплетаются с ними, щекочут ладонь, пробегают по жилкам на запястье, скользят до локтя, замирая на сгибе…
Три года я мечтала о нем. Когда думала, что больше его не увижу, и потом, когда он пробегал мимо в институтских коридорах, не замечая. Не узнавая… Хотелось подойти и сказать: «Это же я, Юля. Та самая девочка, который ты писал о зреющих абрикосах, тумане над прудом и собаке Лельке, родившей четырех щенков». Но тут к нему подходила девушка, модно и дорого одетая блондинка, Дима обнимал ее за плечи, та смеялась…
- Конечно, помню. Как ты чуть не отстал от поезда.
Я поворачиваюсь к нему, и его губы находят мои – легко, едва касаясь. Как тогда, на прощание. Ранним утром на полустанке, где поезд стоит всего три минуты.
Белая ночь – опаловая, прозрачная. В аромат сирени вплетается терпкий запах скошенной травы. От фонтана летит водяная пыль. Под ногами хрустит, скрипит влажный красный песок дорожки. Колоннада Казанского собора – как таинственный сказочный лес.
- Куда ты?
Поднимаюсь по ступеням, иду между колоннами, прячусь за одну из них.
Ну найди меня наконец! Я так долго тебя ждала.
Вздрагиваю от прикосновения – обойдя колонну, Дима обнимает сзади.
Мы стоим вот так – вглядываясь в переплетения теней, вслушиваясь друг в друга.
Это – правда – ты?
Двух часов не прошло с той минуты, когда я обернулась и увидела его стоящим в дверях.
Только что закончилась сессия. Квартирник у Сони Вавиловой, пятикурсницы. Я ее не знаю, но прошу Верку Беляеву взять меня с собой. Очень уж хочется вблизи, вживую посмотреть на Чижа, который, тем более, вот-вот надолго уезжает за океан. Огромная старая квартира с окнами на Фонтанку, накурено так, что едва видна лепнина на высоченных потолках. Полно народу, тесно, сидят кто где: на стульях, на диване, на широких подоконниках и на полу тоже. Я стою, прислонившись к стене, покачиваясь в такт музыке.
Мой обожаемый «Перекресток»: «Когда уходит любовь, остается блюз».
И вот на этих словах я оборачиваюсь и вижу Диму. Он один, без своей белобрысой. Взгляд – глаза в глаза. Как будто все вокруг замерло.
- Юля?
Молча киваю. Неужели наконец узнал?!
- А ведь я еще осенью подумал, что это ты.
На нас возмущенно шикают, и Дима за руку вытаскивает меня в коридор. Там на нас чуть не падает висящий на стене велосипед, и мы идем на кухню. Садимся на табуретки у стола, и последние лучи ночного солнца падают на клеенку с голубыми розами.
- Хотел подойти тогда, но кто-то позвал. Лена или как-то так. Ты оглянулась. Я подумал, что ошибся. Ты изменилась.
Ну еще бы! Когда мы встретились, мне было пятнадцать, и я напоминала пугливую серую мышь с косой. А звали не меня. Я просто посмотрела, кто там кричит. Когда повернулась обратно, ты уже ушел.
Дима смотрит так, словно все еще не может поверить, что это я. А я не могу поверить, что мы вот так сидим вдвоем.
- Почему ты мне тогда не ответила, Юль?
Он дотрагивается до моей руки – и словно бьет током.
- Я ответила. Сразу, как только получила твое письмо. Может, не дошло?
- Может быть. Я каждый день по два раза бегал к ящику. Даже на почту ходил – вдруг там потерялось. Будешь смеяться. У меня украли телефон. Ты помнишь, я записал твой номер городской? И адрес твоей бабушки, тоже в телефон. Не представлял, где тебя искать. Знал только, что пойдешь в десятый и живешь где-то на Гражданке. Сначала думал, вернусь домой и в сентябре обойду в твоем районе все школы. Буду спрашивать, не учится ли там Юля Никольская. Если бы ты написала, так бы и сделал.
- Подумал, что не захотела?
- Да. Как глупо все вышло.
Его пальцы сплетаются с моими, в глазах и радость, и сожаление. И… нет, я понимаю, что так падает на лицо закатный свет, но кажется, будто светится он сам.
- Юлька…
- Я тоже все время бегала к почтовому ящику. И думала, что, наверно, написала что-то очень дурацкое, раз ты не ответил. А этой осенью, когда увидела, хотела подойти, но… ты был не один.
- Это уже неважно, - он с досадой встряхивает головой.
Неважно? Ты уже не с ней? Или, может, теперь – не будешь? Неужели всего один день три года назад, когда мы были еще подростками, значил для тебя так много?
Почему нет? Ведь для меня – значил!
Я хочу в это поверить.
Дима все так же держит меня за руку, мы разговариваем, перескакивая с одного на другого, и неважно, о чем. Гораздо важнее то, что без слов. Кто-то заходит на кухню, что-то достает из холодильника, снова уходит. Все это как за стеклянной стеной.
- Юль, может, пойдем?
- Да, давай.
Возвращаюсь в комнату, нахожу сумку. Никто не обращает внимания, все слушают. Бледно проскальзывает мысль: как хорошо, что родители на даче, меня не ждут. Спускаемся по лестнице, и гулкое эхо возвращает каждый шаг – как будто идут не двое, а целый отряд.
