Помещение напоминало классную комнату. Убогую классную комнату, потому что буровато-желтые стулья с неснашиваемыми металлическими полозьями и такие же парты выглядели как принесенные с блошиного рынка. Исчерканные, потертые многими поколениями школьников и давно пришедшие в негодность, они казались здесь неуместными.
– Садитесь, – велел нам отец и прошагал в дальний конец комнаты, где он и правда установил доску. На ней белым мелом было написано: «Non scholae sed vitae discimus»[2].
– Где это мы? – прошептал Марк, но недостаточно тихо.
Отец обошел вокруг доски.
– Где мы? – рявкнул он. На губах появилась легкая усмешка. Он до хруста сжал пальцы. – ГДЕ ЭТО МЫ?!
Отец закатил глаза и треснул обеими ладонями по учительской кафедре перед собой. Но тут же успокоился, потому что следующие слова произнес уже значительно тише. Только во взгляде было некое дрожание, словно за зрачками на ветру трепетала свеча.
– А на что это похоже?
– На какую-то школу, – сказал Марк.
– Точно. Но это не какая-то школа. И уж тем более не просто школа. А ТА САМАЯ школа. Единственная, которая считается.
Отец снова велел нам сесть, и на этот раз мы его послушались. Опустились за парты в среднем ряду, Марк справа, а я слева от отца, который встал посередине прохода, как наш старый учитель латыни Шмидт. Правда, он не спрашивал слова, а произносил какой-то странный монолог.
– Там, куда вы ходили до сих пор, вас обманывали. Вас научили читать, писать и считать. Вы понимаете английские тексты, знаете, чем отличаются млекопитающие от рептилий и почему Луна не падает на Землю. По крайней мере, я надеюсь, что вы это знаете, потому что хотя бы иногда отвлекались на занятиях от мыслей, в какие еще трусики сунуть свои грязные пальцы.
Я покраснел. Еще никогда отец не говорил с нами так вульгарно. От стыда я был готов провалиться сквозь землю. Я посмотрел на Марка и почувствовал, что ему не лучше.
– Вам внушают, что нужно учиться на ошибках истории, показывают атлантов, чтобы вы лучше поняли мир, и периодическую систему элементов, из которых якобы состоит Вселенная, но вас не учат самому важному. Знаете, о чем я говорю?
Мы помотали головой.
– Нет. Вы ничего не знаете. И я не цитирую педофила Сократа. Вы знаете меньше чем ничего, но это не ваша вина. Это вина никчемных так называемых педагогов, которые скрывают от вас самый важный предмет, нет, даже ПЕРВОСТЕПЕННЫЙ предмет, который когда-либо преподавали на этой планете и без которого человек давно бы исчез как вид. Ну, о чем же я говорю? Кто мне скажет?
Меня бросило в жар от страха, как перед контрольной, к которой я ничего не выучил. Только в этот раз возникло ощущение, что я еще никогда в жизни не был так плохо готов к экзамену.
– Ни один?
Я мельком взглянул на Марка – он тоже опустил голову. Мне вдруг захотелось в туалет, но я не решался попроситься.
– Ну ладно, тогда я вам помогу, – тихо пробормотал отец, словно обращаясь к самому себе. Я поднял голову и увидел, что он возится со своим ремнем. Неожиданно у меня перед глазами что-то сверкнуло. От металла отразился свет.
– Что ты делаешь? – спросил я отца, замерев от ужаса. Никогда еще я не видел у него такого отсутствующего взгляда. И этого длинного ножа с зубчиками в руке.
– Подумайте, какой же предмет я имею в виду? – спросил он и перевел взгляд на Марка, который по-прежнему не решался поднять глаза, что, видимо, и заставило отца начать с него.
В два шага он оказался рядом с Марком, схватив за волосы, запрокинул его голову назад и приставил нож к горлу.
– Папа! – закричал я, вскакивая со стула.
– Сядь на место! – Отец пронзил меня взглядом, казалось, вместо глаз у него появились еще два ножа. Моему брату, у которого со лба катился пот, он сказал: – Подумай, малыш. Чему я буду вас учить?
Марк дрожал. Все его мускулы были напряжены, словно сведенные судорогой, и казалось, вот-вот лопнут.
Я прочитал ужас на его лице, увидел, как между ног у него потемнела намокшая ткань штанов, и в тот момент, когда я почувствовал запах смертельного страха, мне пришло в голову, что именно хочет услышать от нас отец, каким бы сумасшедшим и ужасным ни был этот ответ.
– Убивать, – сказал я и тем самым спас брата.
– Убивать? – Отец обернулся ко мне. Лишь спустя секунду он отвел нож от шеи Марка и удовлетворенно улыбнулся. – Очень хорошо. Тебе звездочка в журнал.
