Очередная ночь выдалась безлунной. Мрачные тучи, словно тёмные вороньи крылья, выстилали небо над Сиэтлом. Не было ни намёка на просвет. Я вытянула рукава старого безразмерного свитера, пряча в них озябшие пальцы, и, закрыв глаза, запрокинула голову на подголовник плетеного кресла.
Любоваться тут собственно было нечем. Балкон выходил в узкий проулок, и метрах в семи – десяти от моего дома возвышалась глухая кирпичная стена другого здания. Пятью этажами ниже блестели невысыхающие даже в погожий день лужи, бок к боку ютились вечно заполненные почти доверху мусорные баки.
Но здесь, почти у самой крыши, ещё и ночью, я не замечала этой прозы жизни. Мне нравилось сидеть вот так, почти в абсолютной тишине, улавливая отдалённый шум одной из оживлённых магистралей Сиэтла.
Дни стояли не дождливые, просто пасмурные. От них состояние моей души переросло из лёгкой меланхолии в зарождающуюся субдепрессию. Гнетущее состояние погоды передавалось всем. Люди, ошалевшие от недостатка ультрафиолета, словно замороженные бродили по улицам, только что не натыкались друг на друга. Город погрузился во временную спячку. Такое случалось и раньше, но ни в каком другом месте, кроме как в Сиэтле, я не наблюдала этого массового коматоза.
Обычно в подобное время я брала у себя самой отгулы и, быстро покидав вещи в дорожную сумку, срывалась к маме в солнечную Флориду. Ох, как там было хорошо: ясные рассветы, дневной зной, красное марево на горизонте по вечерам и запах плавящегося асфальта, к которому я по странной случайности испытывала непонятную тягу. Но когда-то давно мне захотелось сбежать оттуда, и я сделала это.
Маман возмущалась, ругала меня, потом звала обратно, просила, но я не вернулась.
Мне не работалось во Флориде, тогда как в Сиэтле я нашла то самое место, где ничто не мешало мне думать, а затем обличать свои беспорядочные мысли в слова.
Балконная дверь соседней квартиры с тихим "фьюить" отъехала в сторону, шагов я не услышала, но через несколько секунд мой нос уловил слабый аромат дешёвого табака.
– Что за гадостью ты травишь себя, – проворчала я, не открывая глаз, и добавила чуть тише: – и меня…
– Хм, – раздалось в нескольких метрах. – Кому как, мне так вовсе и не гадость.
Голос был немного хриплым, как после сна. Надеюсь, сегодня ему удалось поспать хотя бы днём. Если так, то хорошо. Может, и я смогу, наконец, выспаться. Нам надо как-то синхронизировать наши графики, он спит – я работаю, сплю я – он занимается тем, чем чёрт его дери, я не знаю, он занимается во всё своё свободное время.
– Давай я дам тебе нормальные сигареты, – вздохнула я.
– Я уже привык к этим, – ответил он после непродолжительного молчания.
– Что в них такого особенного?
Разомкнув веки, я повернула голову в его сторону. Глазам не надо было привыкать к окружающей темноте, и я посмотрела на высокий силуэт мужчины, стоящего в тени. Красный огонёк его зажжённой сигареты вспыхнул ярче, когда мой сосед сделал очередную затяжку. В квартире за его спиной было темно и тихо. Радио не работало, телевизор был выключен.
– Ничего. Я просто к ним привык, – повторил он и выдохнул дым.
Как всегда немногословен.
Некоторое время мы сидели в тишине: он продолжал курить, я пыталась натянуть свитер на согнутые коленки. Руки сами собой взметнулись к голове, высвобождая стянутые резинкой волосы из тугого хвостика. Пальцы массировали чуть онемевшую кожу головы. Не сдерживаясь, я простонала, краешком глаза, наблюдая за дрогнувшим огоньком сигареты.
Это что, был тихий смешок, или мне показалось? Пожав плечами, я продолжила своё нехитрое занятие, к тому же, приятное.
Квартира за стеной пустовала столько, сколько я жила здесь. Меня это устраивало, я вообще не имела привычки общаться с соседями и не испытывала желания заводить новые знакомства. Мне нравилось быть одиноким сердцем в городе одиноких сердец. Это давало мне нужный настрой, чтобы писать.
Время от времени у меня, конечно, случались романы, но встречи происходили всегда на нейтральной территории или на территории второй заинтересованной половины. Мой дом был моим личным обиталищем, моей пещерой, как хотите, норой, и я никого не пускала сюда. По этой же причине, я никогда не приглашала маму навестить меня в Сиэтле. Казалось, осквернение моего жилища толпами «прихожан» приведёт место, где в моей голове возникали порой потрясающие идеи и сюжеты, в абсолютный диссонанс. Я не рисковала, считайте это осторожностью.
Так вот, квартира за стеной пустовала до позапрошлой недели. Ровно в первый понедельник месяца в неё въехали. Я сначала не поняла, что у меня появился сосед. К нему, как и ко мне, не приходили друзьях, он не закатывал вечеринок по поводу новоселья, и, что, конечно, было полной ересью в нашем случае, не ходил по этажам с коробкой печенья, чтобы завязать добрососедские отношения с другими жильцами.
Он просто тихо и незаметно занял пустующее помещение и зажил, не высовываясь на свет божий днём и не тревожа общий покой в ночные часы. Спокойствие длилось три дня и две ночи.
Со среды на четверг я была разбужена почти под утро. Целый день я писала, охваченная творческим порывом, вечер провела, расслабляясь у телевизора, бессмысленно щёлкая программы, пока, наконец, не остановилась на усыпившей меня в итоге мелодраме.
