© Издательство Сибирская Благозвонница, оформление, 2019
Толкование Евфимия Зигабена на Евангелие от Иоанна, равно как и на три первые Евангелия, составлено им преимущественно на основании толкований святителя Иоанна Златоуста, а отчасти и многих других отцов и учителей Церкви. Этот труд Зигабена, в котором «собрано и изложено лучшее из древних толковников» (см. предисловие к Толкованию Евангелия от Матфея архим. Михаила), никогда не потеряет своего значения. Не всякий, кому необходимо пользоваться руководством и пособием святоотеческих толкований, имеет возможность приобрести все эти толкования и не всегда имеет время выбрать из обширных толкований то, что ему нужно. Отсюда сама собой понятна польза перевода на русский язык краткого, простого и удобопонятного толкования Зигабена, составленного на основании древних святоотеческих толкований. Так как у Зигабена толкование Евангелия от Матфея… написано с особой обстоятельностью и полнотой, с приведением параллельных мест из других евангелистов, со сличением и объяснением их повествований об одном и том же событии, то потому в толковании Евангелия от Иоанна Зигабен часто делает только ссылки на параллельное место в Евангелии от Матфея, предоставляя читателю найти там нужное объяснение. Потому пользующиеся вторым томом Толкования должны иметь под руками и первый.
<…> Зигабен толкует не от себя, а по разумению отцов и учителей Церкви. «Аще будет исследуемо слово Писания, – говорит 19-е правило VI Вселенского Собора, – то не инако да изъясняют (предстоятели Церквей), разве как положили светила и учители Церкви в своих писаниях: и cими более да удовлетворяются, нежели составлением собственных слов». Толкования Зигабена тем и дороги, что удовлетворяют этому соборному правилу.
Киев, 1887 г.[1]
Кто такой был Иоанн, это мы узнали у предыдущих евангелистов, именно: он был брат Иакова, сын Заведея, из селения Вифсаиды, страны Галилейской, по занятию рыбарь. Ни прежде, ни после он ни у кого не учился и был совершенно некнижен (см.: Деян. 4, 13); но мы знаем, каким он стал, когда был научен Иисусом Христом. Возлежа во время Тайной Вечери на груди у Самой Мудрости, он почерпнул такое знание, какого не получил никто другой. И поистине он гремел с неба и возглашал из сокровищниц Духа Святого, но не потому, что он громко говорил, а потому, что говорил о возвышенном и что языком его управлял Дух Святой.
Когда Иоанн получил от некоторых верующих Евангелия других евангелистов и увидел, что все они говорили по преимуществу о вочеловечении Спасителя и пропускали учение о Его Божестве, то он одобрил и похвалил эти Евангелия и засвидетельствовал их истину и достоверность. Затем, по внушению Самого Иисуса Христа, он приступил к настоящему Евангелию; в нем он рассказывает нечто из того, что уже было рассказано другими, чтобы не подумали, что его Евангелие не имеет связи с Евангелиями других, но особенное внимание он обращает на то, что пропущено ими, и больше всего на богословское учение о Спасителе как наиболее необходимое ввиду имеющих появиться ересей.
Другие евангелисты пропустили это вследствие несовершенства слушателей, так как еще не утвердилась проповедь, а Иоанн приводит и это учение, так как вера уже возрастала и верующие становились понятливее, присоединив и другие главы, опущенные предыдущими евангелистами. Настоящее Евангелие написано было спустя много лет после разрушения Иерусалима.
Стих 1. В начале бе Слово…[2] Выражение в начале имеет много значений, но здесь оно, собственно, значит всегда. Присоединенное к этому выражению слово бе (ἦν) сделало его не совсем понятным. Куда бы ты ни направил свой ум, его будет предварять это бе, и, везде ему предшествуя, оно не позволяет твоей мысли найти для себя какой-нибудь предел. По отношению к тварям слово бе означает прошедшее время, а по отношению к несотворенной Троице это обозначается словом всегда (ἀεί). По отношению к чувственной и разумной твари совершенно не употребительно выражение в начале бе, потому что все стало существовать потом, а оно приложимо только к блаженной Троице, потому что только Она не рождена или не сотворена. Равным образом имеет много значений и слово Λόγος (Слово), но здесь оно означает собственно Сына Божия. Сын, как говорит Григорий Богослов, называется Словом потому, что Он так относится к Отцу, как слово к уму, не только по бесстрастному рождению, но и по соединению с Отцом, и потому что являет Его[3]. Вся, говорит, яже слышах от Отца Моего, сказах вам[4] (Ин. 15, 15). Может кто-нибудь сказать также, что это есть как бы определение в отношении к определяемому, потому что и такое значение имеет слово Λόγος. Узнавший (это значит «видевый») Сына, сказано, узнал и Отца (см.: Ин. 14, 9). Сын есть выразительное и удобное свидетельство о природе Отца, так как всякое рождение есть безмолвное слово родившего. Сказавши: в начале бе Слово, евангелист показал, что Сын был всегда и что не было какого-либо времени или века, когда Его не было, потому что Сам Он есть Творец всех времен и веков. Но почему он не сказал: в начале был Сын? Чтобы не пришло кому-нибудь в голову предположение о временном и страстном рождении. Поэтому-то, назвавши Его Словом, показавши, что сверхъестественное рождение Его было предвечно и бесстрастно, и наперед уничтожив таким образом непристойные представления об этом рождении, далее евангелист прямо называет Его также Сыном. А чтобы показать, что это Слово не только всегда было, т. е. вечно, но также что Оно неотделимо и совечно Отцу, евангелист говорит:
