Время текло сквозь пальцы как вода, ускользало как сигаретный дым, оставляя лишь неизгладимый след на лице в виде избороздивших морщин.
Иногда нужно побыть одному. Тишина необходима, чтобы услышать истинного себя. Слышать биение собственного сердца, чтобы быть откровенным. Самое отвратительное лгать самому себе, это оставляет вкус желчи во рту и желание стряхнуть с себя «чужое» пальто.
Чаще всего ложь самому себе приходит, когда пытаешься быть «удобным» кому-то. Становишься икеевским креслом, недорого и со вкусом – «беру».
В своей семейной жизни Анна была, мягко говоря, не «икеевским креслом», скорее каким-то стулом со времен инквизиции. Всю жизнь она слышала: «с таким характером, как у тебя – не выйти замуж». Как будто в двадцать первом веке замужество – есть главное достижение женщины (девочки) и – есть самоцель. Глупости какие. Жизнь велика и многообразна в своём проявлении, и занимаемых позициях, стремлениях.
Но так уж вышло, что Анна все-таки замужем.
Её муж – Павел – человек лет тридцати пяти, уравновешенный, практичный, с небольшой залысиной, бледностью и синяками под глазами от недосыпа. Ко всему прочему он был хронически тощим, и на голову был выше Анны. Анна же была очень миниатюрной, ростом чуть выше ста пятидесяти сантиметров, размер ноги и вовсе был смешным – тридцать четвертый. У неё были маленькие, выразительные глазки на круглом лице и слегка вздернутый нос.
Уравновешенность Павла помогала их браку сохранять баланс, чтобы не опрокинуть «семейную лодку». Так как у Анны всё было через край. Энергия била из каждой частицы её бытия и легко могла перевернуть и снести что угодно на своём пути. «Вижу цель – не вижу препятствий» – это было её девизом по жизни. В какой-то степени её можно сравнить с бурлящей горной рекой или хаски, которого пытаются запереть в квартире. Бесконечная внутренняя энергия искала выход, иначе разрывала изнутри. С ней было трудно, даже очень, но у неё было одно достоинство – она не давала останавливаться на достигнутом и всё время подталкивала самим своим существованием к вечному движению.
Но в минуты, когда и её оставляли внутренние силы, что случалось не часто, то наполнить вновь её стремлением и движением было некому. Для этого нужна была тишина. Она была необходима для самоанализа и принятия решения: «куда двигаться дальше?! Каков же новый вектор?!»
Поиск времени на себя привёл её в музеи, театры, библио-кафе и как ни странно к уличным музыкантам.
В самих музеях и театрах её забавляли не только выставки и спектакли, но и наблюдение за разношерстной публикой, посещавшей эти мероприятия. Кого там только не было: вечно снующие повсюду школьники, которые повсеместно приносили какофонию, пенсионеры, люди глядя на которых хотелось сказать: «Вы что здесь вообще забыли?», люди средних лет и по одежде видно, что средних достатков, такие же как Анна. Люди, пытающиеся хоть иногда выходить в «свет».
Она ходила всегда одна. Даже ещё в те годы, когда у них с мужем не было детей. Павел не интересовался светской жизнью и считал это пустой тратой времени, но не мешал Анне искать себя.
Очередной осенний день был наполнен последними солнечными лучами и списком дел, от которого кружилась голова. Хотелось лечь и сдаться. Но сдаваться было некому и некогда, поэтому разбудив сына и дочь, Анна собирала их в садик.
Сыну было почти пять, но место в садике дали лишь на три часа, что очень сильно злило и расстраивало Анну. Дочери вот на днях исполнился год, который пролетел незамеченным. Анна никак не могла понять, как так вышло. Но, с другой стороны, вспоминая отрывки прошедшего года, она не отдавала себе отчёта, как она смогла выжить и даже улыбаться. Без эпитетов «проклятая» – поликлиника не вспоминалась, а бесконечные кружки и секции старшего сына тоже не добавляли физических и моральных сил.
Сборы – это всегда сложный и стрессовый момент для всех мам и тех, кто оказывается в зоне поражения. Уговоры, угрозы и шантаж. В ход шло всё. Через сорок пять минут наконец всё и все были готовы и нужно было уже по обыкновению догонять маршрутку. Вообще посадка и поездки в транспорте больше напоминали жонглирование, так как нужно было поочерёдно забросить двух малолетних детей и коляску, при этом стараясь не задеть людей, присутствовавших при этом представлении.
Анне часто вспоминался мультик «Обезьянки» из детства, над которым она смеялась, будучи ребёнком. Сейчас она над ним рыдала, так как сама приблизительно так себя и видела со стороны. В общественном транспорте на нее смотрели с немым вопросом, как на бабушек в шесть утра: «Чего ж тебе неймется и не сидится в своем декрете? Куда ты едешь и зачем?»
Сын, ноющий о том, что опять не взяли самокат, зонт или что бы то ни было, которое можно было бы только в зубах переносить Анне. Очередной инвентарь среди жонглируемых предметов, воспринимался Анной болезненно. Муж, подливал масла в огонь, предложив как-то раз, чтобы Анна с детьми отвезли черепашку к ближайшему озеру, которую они спасли на дороге, но не сумевшую привыкнуть к неволе и мечтавшей о свободе, разумеется на маршрутке, полным составом гастролирующей трупы. Анна смогла ответить лишь красноречивым взглядом и больше Павел о таких глупостях не заговаривал.
