Глава 1. Гюфеликс-мондциклус
Я закрываю глаза и чувствую запах её волос, тепло нежных рук, горячее прерывистое дыхание и легкую дрожь. Ощущаю тяжесть её тела на своих бедрах, она сжимает коленями мои бока, и её пальцы осторожно касаются моей голой кожи. Она проводит теплыми ладонями по моему впалому животу вниз и останавливается возле ремня. Только после долгих уговоров она, наконец, соглашается расстегнуть пряжку на моих джинсах, стянуть полозок молнии на ширинке и коснуться его, пускай что через тонкую ткань трусиков. От этого я вздрагиваю, и по всему моему телу разливается горячая волна экстаза, заставляющая уже меня всего дрожать…
– Александр, ужинать! – доносится с нижнего этажа.
Открываю глаза, и сладкая картинка улетучивается. Сабины нет, я один в своей комнате на чердаке, глаза упираются в массивные балки на скате крыши. За окнами, загораживая солнечный свет, темнеют густые, обвисшие от тяжелых шишек, лапы высоких елей. Наш дом самый последний в Ленере, за ним только лес, поднимающийся высоко в гору. Это ещё низкая гора, склоны её покрыты сплошь елями, а вот за ней уже голыми скалами сереют высокие Альпы.
– Александр! Сколько можно звать?
И я слышу на лестнице тяжелые шаги.
– Иду-иду! – поспешно отзываюсь я.
Не люблю, когда заходят в мою комнату, да и ароматные запахи жаренного мяса уже витают в воздухе, заставляя меня облизываться. Застегиваю джинсы, сползаю с кровати и топаю по лестнице на первый этаж.
Внизу за большим деревянным столом уже собралась вся семья. В камине на горячих углях в широкой сковороде жарятся большие куски венского шницеля, мясо шипит и скворчит, кормя маленькие огненные язычки брызгами свиного смальца. Слюнки бегут при виде такой аппетитной картины. Отец во главе стола, восседает на высоком кресле как на троне, бросает на меня сердитый взгляд.
– В следующий раз останешься без ужина, – грозит он.
– Угу, – по привычке бурчу я и падаю на стул подальше от него, поближе к другому краю стола, рядом с дядей Томасом.
Дядя Томас, младший брат моего отца, ещё не устроил свою жизнь, поэтому обитает в нашем логове под присмотром отца. У дяди Томаса темные пронзительные глаза, взгляд такой, будто он сейчас бросит вызов, хотя на самом деле нрав у него тихий и спокойный. На щеке у дяди рваный шрам от губы до скулы, он всем говорит, что это след от когтей матерого волка, но от отца я знаю, что маленького Томаса разодрала клювом курица, отчаянно спасая свою жизнь, не хотела быть съеденной.
Катарина, моя мачеха, но отец заставляет меня называть её матушкой, ставит на стол большую миску картофельного салата, приправленного уксусом, мы по очереди раскладываем его по тарелкам. Как положено, по старшинству: сначала отец, потом дядя Томас, затем я, а после уже мелкие мои братишки. Ждем главное блюдо: шницель. Мои братья от Катарины – Людвиг, Даниэль и Крисоф – уже успевают что-то не поделить и с громкими воплями лупят друг друга по чему придется, и только грозный окрик отца заставляет их приутихнуть, и они молча замирают, точь-в-точь как испуганные щенки. Усмехаюсь.
И вот шницель подан, все оживляются и растаскивают по тарелкам большие куски мяса, обжаренные в сухарях.
– Александр, ты помнишь какой сегодня день? – спрашивает меня отец, когда пустеют тарелки. Волчья стая всегда поглощает всё до последней крошки.
– Угу, – вновь бурчу я, получая от Катарины кружку с горячим кофе с молоком.
– А какой сегодня день? – тут же вклинивается Крисоф, самый мелкий из нас. Ему едва минуло три весны.
– Вторая фаза луны подходит к концу, завтра наступит полнолуние, – говорит отец. – Гюфеликс-мондциклус.
– Знаю, – вздыхаю я.
– И что? – спрашивает Людвиг. Ему семь, и он довольно любопытный.
– А то, что этим вечером Александр должен не забыть сделать себе укол, – говорит отец нам обоим.
– Укол? – испуганно хлопает длинными ресницами Крисоф. Он до ужаса боится всяких уколов.
– Да. Сейчас для него будут опасные ночи, и чтобы в лунном свете не обратиться в волка он должен вколоть себе сыворотку, – поясняет отец и выразительно на меня смотрит.
Ежусь. Плохо быть изомером, на нас смотрят, как на людей второго сорта и остерегаются нас. А от этой проклятой сыворотки сводит всё тело и последствия не очень. Я ещё и изомер первой степени, как и моя мама, настоящая мама, поэтому у меня и сыворотка мощнее. Отец и дядя Томас имеют вторую степень, Катарина и вовсе третью, может и не ставить, но отец заставляет её тоже колоться. Мелкие пока свободны от этого, проблемы у них начнутся, когда им стукнет четырнадцать, и они пройдут классификацию на степени. А мне уже девятнадцать. По человеческим меркам я уже должен быть совершеннолетним, я им и был, когда мне стукнуло восемнадцать, и мне было всё можно, но вот вышел новый закон и теперь у изомеров совершеннолетие наступает в двадцать один год. То есть мне ещё ждать два года. Черт бы побрал этого нового бургомистра Тироля – Якоба Бучнера.
– Александр, не забудешь поставить себе укол? – громко спрашивает отец, не дождавшись моего ответа.
Мелкие притихли и с ужасом взирают на меня.
– Нет, – отмахиваюсь я, хотя мой ответ можно расценить двояко.
