– Гоо-ррр-ггхх! Ррро-хха-ммм.
«Что?!»
– Кхааа-ммм-рроооо.
Череп раскалывался, как скорлупа в тисках орехокола.
«Этого еще не хватало. В полуденных лучах перегрелся что ли?»
– Дрооо-хуумм-грооо, – утвердительно рокотнуло в голове.
«Да ты издеваешься?» Сбросив защитную перчатку, Тихх яростно прочистил ухо, почему-то именно правое. Труд окупился парой мгновений благословенной тишины. Мальчик потянулся обратно за перчаткой, осторожно косясь на сводного брата: не заподозрил ли тот чего?
И едва мир снова встал на место, в ушах Тихха грянул гром:
– Ггррооо-ааа!
Гром под безупречно-голубым небом позднего, зрелого лета, делающего вид, что Скарабей над ним не властен.
Тихх сел на корточки, спрятал голову в коленях и закрыл уши ладонями. Кажется, неловким движением он перевернул пару корзин с ежевикой – это ведь от нее мир под ногами расплылся и почернел? Плевать, подумал он, лишь бы они заткнулись. Эти громы. Их было несколько, вот единственное, в чем он сейчас уверен, – несколько громов. И у каждого свой голос. То, что он различает их, ни капли не удивило Тихха. Не удивило, но и не обрадовало, это уж точно.
«Заткнитесь, заткнитесь!» – вступил он в бессловесную перебранку.
Каждое «ггррооо» запускало в голове праздничную шутиху. Тихх чувствовал, как ее огненный хвост бьет его по щекам и по шее. Это злило – «Заткнитесь!!» – злило пресильно, и так хотелось громыхнуть что-нибудь в ответ. Грязно выругаться, отсыпать крепкого словца, послать гребаные громы в увлекательное путешествие. Да только слова все попрятались. Как, впрочем, и всегда. В тот самый момент, когда им следует выскакивать гороховой очередью из духовой трубки в уязвимые места обидчика, они трусливо прячутся по норам. Тихх зажмурился, слепо шаря по закромам памяти в поисках если не крепких, то хотя бы просто неприятных слов. Испарина склеила волосы в лохматые сосульки, и они противно защекотали обоженную шею. Спину лизнул морозный язык пота – от шеи до самого крестца. Ничего – слова оставались в своих норах.
А вот громы – нет.
– Ххотту-грааа!
– Заткнитесь, вонючие уроды! – услышал Тихх собственный голос. – Вонючие ночные горшки!
Воистину, не те это были слова, которые он искал.
– Ххокху-хааа!
– Грязь из-под ногтя моего отчима!
– Ху… Ххо?! – раздалось над самым ухом.
«Над ухом, – облегченно заметил Тихх. Не в нем».
Хрупкое блаженство облегчения с треском рассыпалось от вполне себе реального удара в шею, последовавшего за возмущенным «Ххо?!»
– Что? Что? – Из неразборчивых звуков наконец-то высвободилось понятное слово. Знакомый голос. – Повтори, что ты сейчас протявкал, щенок!
Теперь до Тихха все дошло, но, как и в случае с нужными словами, – поздно.
Мальчик хотел было приподнять голову, чтобы посмотреть вокруг сквозь щелочки между пальцев, но оказалось, что утруждаться не стоит: ему помогли.
– Аааууу! – взвизгнул Тихх, когда ему вцепились в ухо и резко дернули вверх.
– Да ты и скулишь, как щенок, – поделился брат своими наблюдениями с друзьями. Изречение было вознаграждено дружным гоготом вперемешку с жалобным завыванием: «Ау-ау-аууу!». Одобрительно ухмыляясь дружкам, Каишта притянул лицо Тихха к своему. – Захлопнись наконец, мать твою, – сердито прошипел он, – прекрати меня позорить! – В нос ударил кислый винный запах, вылетевший из тонкого, почти бескровного рта брата вместе с его требованием. Мелкие, как у летучей мыши, зубы слегка окрашены бордовым. Это не от ежевики. – Ты меня понял?
– Понял.
– Так что ты там протявкал, а? Что-то мы не разобрали. Ин-те-рес-но, поче-му? – фальшиво, но зато очень громко пропел Каишта. Теперь он снова обращался к друзьям – те обступили братьев неровным полукругом. – А, погоди, я знаю! – Округлив поблескивающие черные глаза и воздев ладонь к небу, он изобразил радость озарения. – Думаю, потому, что мы не понимаем по-собачьи!
«Мастер работать на публику».
Залп хохота. Каишта снова попал в яблочко. От него-то слова никогда не прячутся. «Ин-те-рес-но, поче-му?» – издевательски прозвучал в голове его ехидный голос. Ответ родился сам собой: наверно потому, что некоторые вообще не знают, что слова нужно выбирать. Они просто выдергивают первые попавшиеся, неважно, сладкие они, горькие, или вообще отравленные.
– Ну, давай, малыш Тихх, – наседал старший брат, – повтори-ка для нас свое выступление! Это ведь ты небось свою детскую сказочку на Горидукх репетировал, а?
– Ха-ха, точ-но! – старательно повторяя за Каиштой, рассмеялся Дробб. Для убедительности он согнулся пополам и так схватился за живот, как будто там и правда было за что хвататься. – Это у тебя, малыш, все от ска-зо-чек твоих. Что поделать, – Дробб театрально развел длинными руками-плетьми, – те, у кого нет де-во-чек, утешаются ска-зоч-ка-ми.
«Мастер подражаний».
– Страшная, наверно, будет, ууу! – вскинул руки и запружинил пальцами Вруттах. Толстые и короткие, в броне перепачканных ягодным соком перчаток, они напоминали черных лесных слизней.
«Мастер иллюзий».
– Не «ууу», – пихнул его в пухлый бок Ижи, – а «аууу»! Ну и память у тебя, Вру-вру! – И шмыгнул так громко, что можно было предположить, что Вруттах получил смачную оплеуху за свою неточность.
