Электричка от Финляндского вокзала приехала переполненной. Маша, увидев за стеклом в вагонном полумраке плотно сдвинутые тела и изнуренные духотой лица, поняла, что она допустила оплошность, решив подсесть в Кушелевке. Ну и что с того, что она рядом живет, и ей нелогично ехать обратно на конечную? Другие-то вот презрели эту нелогичность, и сейчас хоть в неудобных позах, но едут в свои Токсовы, Кавголовы, Осельки и прочая. А они с Васькой в свое Лемболово теперь попадут в лучшем случае часа через четыре. Потому что сюда они, понятно, не влезут, придется тащиться-таки на Финляндский, а следующая электричка – через полтора часа…
Вагон, замедляя ход, подтащил двери прямо к ним. Но что это даст? Сквозь стекло видны плотно прижатые спины и потные лица. И ни единого просвета.
– Похоже, не влезем, – вздохнула Маша.
– Погоди, попробуем!
Двери с трудом раздвинулись, и на перрон, словно крупа из прорванного пакета, высыпалось несколько человек. То ли они устали давиться в тесноте и решили вернуться, то ли по странному стечению обстоятельств их путь действительно лежал только до Кушелевки. Между оставшимися телами обнаружился крошечный кусочек пространства. И самое главное – пола, куда можно было встать.
– Давай, лезь! – захлопотал Вася.
– Да ты что, я не помещусь… – Маша топталась в нерешительности, но, заметив, что один из соседей по перрону тоже присматривается к свободному пятачку, быстро шагнула внутрь. И – о чудо! – она поместилась.
– И сумку мою возьми! А я следом налегке приеду.
Вася водрузил ей на ноги свою огромную сумку с продуктами. Маша растерянно уставилась на него.
– Вась, да что ты, она ж не поместится… Погоди, а сам ты как же?
Вася не делал попыток втиснуться в вагон. Да и некуда было.
– А я на следующей поеду. Жратва для народа важнее меня, поверь! – хихикнул он.
Маша, наконец, сообразила, что Вася решил отправить ее одну с сумкой.
– Да как же я ее потом… Она ж неподъемная!
– Ребята дотащут. Они же в этом поезде. Вот так, так, аккуратненько… – Вася придержал сумку, которая из-за своей толщины опасно нависала над щелью под платформой. Двери, как будто только и ждавшие, когда им освободят путь, сразу сомкнулись. Между Машей и Васей пролегло пыльное стекло. Она еще слышала, что он говорит, но сама докричаться до него не могла. Соседи, инстинктивно отпрянувшие от дверей в момент открытия, теперь облегченно выдохнули и обволокли Машу своей горячей липкой плотью. Даже пошевелиться было невозможно.
– Я до вокзала, а оттуда на ближайшей электричке – и к вам! Может, еще что прикуплю. Не выпейте там все без меня! – услышала Маша сквозь шум отходящего поезда и сопение толстого мужчины у самого уха.
«Угу, молодец. Набрал целый баул и на меня сгрузил», недовольно думала Маша, провожая глазами убегавший перрон. Ее вклад в угощение у лесного костра умещался в небольшом рюкзачке за спиной. Яблоки, апельсины, сок, слойки, мусорные пакеты… По наивности она решила, что этого хватит. Зато Васька, будучи любителем поесть и выпить, проявил инициативу и в том, и в другом. То ли он сам всего этого накупил, то ли с кем-то скооперировался. По пути на станцию он говорил, что вчера пересекался с кем-то и «наших», но Маша пропустила мимо ушей. И теперь в желто-синей сумке из «Ленты» выразительно позвякивали винные бутылки, а ноги холодил пакет с мясом для шашлыков. Как же это он такое богатство-то девчонке доверил? А впрочем, чего бояться: в такой давке сумку точно не украдут. С ней и протиснуться никуда нельзя, даже если посвободнее станет. А впрочем… Шли минуты, и тела вокруг Маши, приноравливаясь к тесноте, постепенно оптимизировали свое положение в пространстве. Между ними появлялись хоть небольшие, но зазоры. Стало легче дышать. Толстый сопящий дядька уже не наваливался на Машу, а раскачивался, судорожно пытаясь удержать равновесие в возникших сантиметрах пустоты. Медленно и осторожно она развернулась лицом вглубь тамбура, и сразу наметила себе путь средь спин, голов и плеч. Извилистый и непредсказуемый, он вполне мог завести в тупик вроде негибкой старушки с сумкой-тележкой. Но мог вывести и к цели – в сам вагон. Попасть туда было заманчиво, потому что это гарантировало стабильность положения до самого Лемболово. Тогда как здесь, на пороге, Маше пришлось бы на каждой станции выходить со своей тяжеленной ношей, чтобы выпустить счастливцев, кто уже доехал до места назначения, а потом забираться назад. Гм, получится пролезть или нет? Ну-ка, попробуем…
– Девушка, осторожней! Прям по ногам, епт!
– Ой, извините-простите…
– С такими сумками нехрен в электричках делать!
– Извините, мне только пробраться…
– А нам куда пробираться?
Сквозь вялое переругивание Маша незаметно продвигалась мимо плеч и рюкзаков вперед, к заветному входу. Там исходящий поток будет неопасен – уж как-нибудь притулюсь в уголочке. Пассажиры, хоть и выказывали недовольство, но пропускали ее, ибо тоже не хотели иметь дополнительное препятствие на выходе в виде огромной сумки.
«Уфф, и зачем только поехала? Суббота, утро – это ж самое аншлаговое время в электричках. Вот если бы часика на два попозже». Но ребята – новые приятели из Политеха – постановили ехать именно на десять утра. Маша познакомилась с ними на собрании тамошнего турклуба, куда запоздало явилась в поисках походной романтики. В ее маленьком гуманитарном университете («из новых псевдовузиков», как презрительно говорила подружка Оля, сумевшая, в отличие от Маши, поступить в Большой Университет, то есть в Эс-Пэ-Бэ-Гэ-У, хотя и на платное отделение) своего турклуба не было. А запоздала она потому, что в настоящий серьезный поход, оказывается, нужно было готовиться аж с прошлого сентября. Сейчас был июнь, только-только закончилась сессия. Однако клубовский сторожил Славик, встретивший новичков (Маша оказалась не единственной, кто наивно думал, что можно уйти на каникулы, записаться в турклуб и тут же отправиться в горы) предложил не терять даром время и съездить покамест просто «в лес на костер». С походом он в это лето тоже пролетал – планировались какие-то семейные дела – и поэтому не обязан был участвовать в регулярных тренировках своих более удачливых товарищей. А может, и не хотел участвовать, чтобы лишний раз не огорчаться. Маше, которая только год назад из своих Великих Лук и почти не знала лесов припетербуржья, идея очень понравилась. Она обещала походную романтику (главным компонентом которой, конечно же, было знакомство с каким-нибудь прекрасным сильным туристом, который обязан был влюбиться и жениться на Маше), однако без собственно похода, тяготы которого Маша в целом себе представляла – ее родители в молодости занимались туризмом и иногда брали дочь с собой. Славикова программа предполагала вариант-лайт: костер на берегу озера, шашлыки и самого Славика с гитарой во главе стола (точнее, скатерти-самобранки, расстеленной прямо на траве). Помимо него, планировался хоть и менее яркий, но тоже подающий надежды Лева, а еще Юрик, Вася и Тимофей. Во время первого знакомства Маша зорко оглядела мужской состав будущей команды и составила примерный список своих приоритетов: если не этот, то тот, а не тот, то на худой конец вот этот. Ну кому-то ведь она должна глянуться? Менее заметные Саша, Ромчик и кто-то еще, кого Маша не запомнила по именам, создавали дополнительную интригу: приедут-не приедут, обратят внимание-не обратят и т.д. Женская часть в ее представлениях сливалась в гомогенную массу из улыбок, блестящих глазок и челок, чья функция – улыбаться, блестеть глазками, встряхивать челками и оттенять центральную фигуру в лице Маши. Хотелось верить, что все эти Наташи, Вики, Светы и Кристины серьезной конкуренции за Славу, Леву или на худой конец Юрика ей не составят. В пользу Маши следует сказать, что эти мысли промелькнули в ее юной головке быстро, не задерживаясь, и оставили лишь приятный осадок ожидания чего-то чудесного. Она не была тщеславна – точнее, была, но на среднестатистическом уровне. Если бы кто-то из Наташ, Вик или Кать поведал ей о своей тайной любви к Юрику, Васе или даже харизматичному Славе, она бы искренне ей посочувствовала. Просто так уж получилось, что приподнятое настроение в субботней электричке сплетается из тысяч девичьих ожиданий. Не будь их, мир бы многое потерял.