Старый хронист. Молодой хронист
В хмурый, бесцветный замок Айдан вошёл трепещущим от неизвестности, а к барону поднялся если не успокоенным, то по крайней мере сытым и хорошо информированным человеком – и всё благодаря встреченным на кухне птичнице и судомойке. Одна круглая и румяная, а другая сухонькая, морщинистая, они впихнули в парня добрую половину пирога с мясом и к тому же сообщили о хозяине замка больше сведений, чем могла бы любая из хроник, столь тщательно сберегаемых в монастыре. Случившийся рядом плотник ворчал, что они обе – мерзкие сплетницы и должны болтаться на суку, но и сам отнюдь не помалкивал.
Барон Генрих фон Ланциг был сыном Ульриха фон Ланцига, который, в свою очередь, был сыном барона Герарта фон Ланцига, но – вот досада – не его наследником. Покручинившись немного о том, что не сможет вечно протирать штаны в отцовском замке, юный Ульрих прибился к компании таких же молодых бездельников, быстро сделался главарём шайки из примерно трёх дюжин отчаянных рубак, – и с тех пор слухи о нём доносились то с берегов Срединного моря, то с ведерского рубежа, то чуть ли не из дикого и пугающего Иштрана. Сынуля Ульриха пошёл в папашу: Генрих тоже продавал свой меч любому, кто подороже заплатит, пьянствовал, чревоугодничал и расхищал церковное добро, а однажды даже умыкнул, – как говорят, не без её согласия – дочку какого-то вайтернахтского графа и обвенчался с ней в первом попавшемся храме. За пределы славного королевства Гевинтер будущий барон не выезжал, но побывал, пожалуй, во всех его герцогствах, вольных городах и приоратах, один только край не особо жалуя – родную Ведерскую марку, она же Северная, она же медвежий угол и глухомань – изрядный клок бесплодных земель на северной окраине Гевинтера, очерченный изгибом студёного Ведера. Генриха можно было понять: здесь даже и в добрых городах навроде Ланцига добычи едва наберётся и на одну банду – что и говорить про пустынные холмы вокруг. Намного лучше трепать нервы неповоротливым негоциантам на торных дорогах юга! Развесёлая жизнь кончилась, когда законный наследник, внук старого Герарта, погиб на охоте, и оказалось, что между Генрихом и баронским титулом нету других претендентов. Поначалу новая жизнь пришлась ему по вкусу: а что, ночуешь не под кустом, а в собственной постели, не лезешь каждый день под вражеские стрелы, вдобавок все вокруг кланяются и называют «мой господин». Что может быть милее загрубелому сердцу наёмника? Но потом оказалось, что жизнь в родовом замке скучна и однообразна, что надо заниматься какими-то пустяковыми, бессмысленными делами вроде потёкшей кровли, что надо председательствовать в суде, разбирая споры нечистых на руку торговцев и безмозглых крестьян, что Церковь Света хочет построить в городе ещё один храм, а Королевская гильдия магов – ещё одно представительство – нескончаемый поток идиотизма. Порядком подустав, барон Генрих сколотил отряд головорезов и удрал на передовую сражаться с орками, там даже успел немного прославиться, но очень скоро сюзерен, герцог Ведерской марки, вызвал его, отругал и отправил обратно в Ланциг. Тогда Генрих решил просто плюнуть на всё: отправил кастеляна чинить крышу, стольника – разбирать жалобы в суде, а сам отдался пьянству. Через год крестьяне восстали, недовольные рыцари прислали депутацию, епископ пригрозил интердиктом, а герцог с посланником передал своё крайнее недовольство. Но хотя бы крыша не рухнула окончательно. Пришлось барону отставить в сторону кубок и, воссев на положенном ему престоле, вершить закон и справедливость – и так за каких-то пять лет из беззаботного, разудалого рубаки он сделался унылым домоседом, поколачивающим жену. Говорили, что радостным его теперь застанешь, только когда особо крупная орда орков прорывается на южный берег Ведера и против них бросают все силы, даже тех, чья крепость не у самой реки – да ещё во время традиционной зимней охоты на волков. По крайней мере, так судачили на кухне; сам-то Айдан ещё не видел нашего героя. Да и рассказчики не во всём соглашались друг с другом: так, птичница была уверена, что у супруги барона синяк под левым глазом, судомойка – что под правым, а плотник твердил, что ей просто нездоровится. Вот что значит ненадёжные источники!
Дюжий слуга распахнул дверь, и Айдан ступил, семеня и неуклюже озираясь, в большой зал. Значительную часть его занимал стол, полускрытый спинками грубых некрашеных кресел; впрочем, ни мебель, ни затылки сидящих не в силах были заслонить подлинного торжества чревоугодия. В Гевинтере вообще умеют и любят – не готовить, пожалуй, – но поесть от пуза уж точно. Вон голова поросёнка торчит, вот блюдо с остатками пирожков, гора варёных бобов – теперь уже больше похожая на древний вулкан, – толстые, коричневые с чёрным сосиски – и, конечно же, зоркий прислужник с бутылью вина. Отсюда видно, кстати, что одно из кресел, то, что против барона, пустует, а значит, его супруга и в самом деле не явилась к обеду.
– Поди-ка сюда, – раздалось низкое, скорее ворчливое, нежели повелительное.
Айдан покорно приблизился. У барона было широкое, красное и совершенно не дружелюбное лицо, на котором густые и неопрятные усы смотрелись куда живее тусклых, угрюмых глаз. Его ногти были грязны, а пальцы блестели от жира, и даже под меховой накидкой угадывалась дикая, просто-таки звериная силища. Скупо и решительно орудуя руками, он расправлялся с запечённой рулькой, ароматной, хрустящей – и самой большой из когда-либо виденных Айданом. Завидев гостя, барон что-то промычал, махнул над краем стола пальцами, роняя на пол капли жира, – и прислуга пододвинула к нему поближе ещё одну табуретку.
