2 июля
Публичное слушание по делу о смерти мистера Джеймса Макгрея, эсквайра, и его супруги Амины Макгрей (в девичестве Дункан) в шерифском суде Данди
Доктор Клоустон неохотно вышел вперед. В зале суда стояла загробная тишина, и его шаги прозвучали оглушительно. Руки у него дрожали, и он сжал их в кулаки, чтобы не выдать волнения. Взгляды присутствующих, все как один неприязненные, сверлили его так, словно убийцей был он сам.
С высоко поднятой головой он дошел до свидетельской скамьи, принес присягу и сел дожидаться, пока к нему подойдет прокурор.
Тот же, совершенно лысый, с черепом, блестевшим как полированный мрамор, явно не спешил: перекладывал и изучал свои бумаги, не придавая внимания тому, что весь зал замер в напряженном безмолвии.
Клоустон взглянул на молодого Адольфуса Макгрея, который только что дал показания. Ему было двадцать пять, и он, рослый и широкоплечий, с волосами цвета воронова крыла, выделялся среди прочих слушателей. Бледный, как полотно, он разглядывал свою перевязанную ладонь, которую прижимал к груди. Рана на ней еще не до конца затянулась.
– Доктор Томас Клоустон, – внезапно произнес прокурор, от чего многие в зале суда вздрогнули, – из Эдинбургской Королевской лечебницы для душевнобольных.
Зачитывая должность доктора и гнусно при этом ухмыляясь, он приблизился к Клоустону. Тот заметил у прокурора во рту свинцовый зуб.
– Верно, это я, – сказал доктор, сразу же проникшись неприязнью к обвинителю.
– Можете поведать нам о событиях того вечера?
– Я здесь для того, чтобы дать показания о душевном состоянии мисс Макгрей.
– О, ну извольте уж, доктор.
– Я получил телеграмму, которая сообщала о том, что на мистера Макгрея и его жену было совершено нападение, – недовольно начал свой рассказ Клоустон. – Что они, к несчастью, погибли. Что сын их был ранен, а дочь пришлось запереть в спальне. Когда я прибыл на место…
– Нет-нет, доктор, – прервал его прокурор. – Расскажите, что происходило до того. Хотелось бы узнать, с чего в тот день все началось.
Клоустон фыркнул.
– О том, что случилось, мне известно лишь со слов сына мистера Макгрея и слуг. Не понимаю, как пересказ чужих показаний может…
– Будьте добры, – вмешался шериф со своего возвышения, – ответьте на вопрос прокурора. – Слова «будьте добры» в его исполнении больше походили на рык.
Клоустон откашлялся. Чем скорее он исполнит свой долг, тем быстрее все это закончится.
– Как мне рассказали, Адольфус и Эми, сын и дочь мистера Макгрея, вышли из дома в начале вечера. Погода была хорошая, поэтому, несмотря на время, они отправились кататься верхом. Через некоторое время они спешились, чтобы дать лошадям отдохнуть, и расположились на берегу небольшого озера, которое граничит с землями их имения. Некоторое время они беседовали, пока мисс Макгрей не сообщила о своем недомогании и…
– О каком именно недомогании?
– Опять-таки я всего лишь повторяю то, что…
– О каком?
Клоустон раздраженно потер усы.
– Ее брат сказал, что она жаловалась на головную боль и одышку. Она решила вернуться до…
– Одна?
– Да.
– В какой час это было?
– Полагаю, что перед закатом.
– Вы сказали, что они вышли в начале вечера. Вы считаете, что за это время они успели бы уехать достаточно далеко, чтобы лошадям потребовался отдых, затем побеседовать – и все это до наступления заката?
– Вы когда-нибудь слышали о солнцестоянии, мистер Пратт?
Весь зал грянул хохотом, и при звуке собственного имени у прокурора непроизвольно задергался рот.
– Просто мне кажется странным, – недобрым тоном произнес он, – что юная леди решила ехать верхом одна по дикой местности, когда день уже, судя по всему, клонился к закату.
– Так ведь это были их владения. Девушка наверняка сотни раз ездила там в одиночестве.
– И она настояла, чтобы брат ее не сопровождал?
– Он только что сам об этом сказал – вы же его слышали.
– Юная леди плохо себя чувствует и отказывается от сопровождения, несмотря на подступающие сумерки. После чего впадает в неистовство и убивает двоих людей в собственном доме. Неужели такая ситуация не кажется вам подозрительной?
– Подозрительной?
– Она была в здравом рассудке, когда покинула брата, так?
– Да.
– Но спустя считаные минуты превратилась в безжалостную убийцу?
На этих словах Адольфус вскочил, впившись взглядом в прокурора. Тучный пристав, стоявший рядом, усадил парня на место. Уже не в первый раз за сегодня молодой человек терял самообладание.
Клоустон набрал воздух.
– Это исключительная перемена, но не немыслимая. Увы, устройство человеческого разума все еще загадка для нас.
Прокурор кивнул, правда, с сардонической ухмылкой.
– То есть вы признаете подозреваемую невменяемой?
– Совершенно верно. Девушка находится у меня под наблюдением.
