«Выход за пределы анклава запрещен для его граждан. Пребывание на неуставной территории карается ликвидацией в бессудебном порядке»
Государственный Устав: Статья 2.
Желудок подступал к горлу от невыносимого бега. Паника гнала меня вверх по лестнице заброшенного здания. На четырнадцатом этаже я остановилась, просто потому что не смогла идти дальше. Дрожащие ноги повели меня вглубь широкого коридора. Я прошла в первую открытую дверь и больно шлепнулась на пыльный пол. Удар отозвался шумом в ушах, закружилась голова. Я закрыла глаза и постаралась успокоиться. Кажется, вокруг было тихо, если не считать моего собственного шуршания. Я открыла глаза и осмотрелась. Рядом на полу лежал перевернутый деревянный стол и несколько разбросанных бумаг. В углу валялась пара стульев. Своим вторжением в эту заброшенную комнату я подняла пыль, которая теперь медленно кружилась в воздухе и поблескивала белесой дымкой в свете огромного, во всю стену окна. За стеклом было видно наш анклав и гигантский купол фабрики, возвышавшийся над жилыми блоками, как величественный храм. Люди из здравкомитета, наверняка, уже пустили за мной бригаду. Прижав раненую руку к груди, я заползла в угол подальше от окна. Всего несколько часов назад по собственной глупости я попала в беду и теперь не знала, что с этим делать.
Тот день начинался обычно. Сирена разбила сон на мелкие кусочки. В комнате настойчиво зажглись лампы дневного освещения, призывая подниматься с кровати. Я с усилием открыла глаза и зажмурилась от яркого света. Нужно было вставать. За стеной тоже завозились люди. Единый сигнал поднимал всех на работу.
Поправив майку и одернув к низу обе штанины, я набросила на плечи серую мужскую рубаху в клетку и взяла с тумбочки зубную щетку, картридж с дезинфекционным раствором и полотенце. В коридоре уже выстроилась очередь к санитарному отсеку. Я замешкалась на пороге своей комнаты. Очень не хотелось подходить к этим людям. Последней стояла женщина лет сорока, с синюшными пятнами на лице. Ее лысая голова была обмотана длинным грязно-синим шарфом. Несмотря на весь свой неприятный вид, она явно пыталась хоть немного приукрасить себя – в ушах безвольно болтались тяжелые узорчатые серьги медного цвета. Женщина улыбнулась мне голыми деснами с остатками зубов.
– Доброе утро! Как спалось?
Ее дыхание вырывалось из груди и врывалось в нее с шумным свистом. Женщине явно было тяжело стоять на ногах.
Я сдержанно улыбнулась ей и все-таки встала в конец очереди.
– Доброе утро. – ответила я. – Как говорит наш Филипп на тренингах, сегодня лучше, чем вчера. Как ваше самочувствие?
Женщина, ее звали Надежда Кан, пожала плечами.
– Смотря с кем меня сравнивать, – она грустно улыбнулась, – Войнича, например, вчера ближе к ночи уже кремировали. А я, думаю, еще немного продержусь, ведь сегодня обещали дать аванс.
– Войнич был совсем плох… – Сказала я, хотя уже и не могла вспомнить внешность мужчины. – Он уже и не ел, и с постели не вставал. Вы выглядите намного лучше. Что возьмете на аванс?
Надежда никак не отреагировала на дежурный «комплимент».
– Врач рекомендует попробовать «Экстермию» из первой серии, говорит, она должна подойти мне по составу, да и цена приятная. Но сама я думаю взять «Морфиум» и успокоиться.
Надежда грустно улыбнулась, и ее измученная, но смиренна улыбка, заставила меня опустить взгляд в пол. До сих пор не могу привыкнуть и спокойно воспринимать больных. Поборов неловкость, я твердо ответила:
– Ну это вы зря. Сегодня мы начинаем запуск третьей серии «Экстермии». Попросите врача, чтобы выписал рецепт. Через меня она будет стоить на 10% дешевле. Всем работникам нашего сектора недавно повысили размер скидки.
– Спасибо. Только мне кажется, что, действительно, лучше взять «Морфиум»…
– Сколько курсов химии у вас уже было? Первая «Экстермия» не рекомендуется, вроде как, после восьми, я уже не помню, если честно. А новая разрешена даже после десяти курсов. По крайней мере, именно так написано на упаковке.
Женщина задумалась. В это время пришел ее черед идти в санитарное отсек, и она вежливо ответила:
– Знаешь, Элина, после десяти химий, уже надо смириться и просто запастись обезболивающими, – она снова обнажила осколки раскрошившихся от болезни зубов и медленно пошла умываться.
– Возможно, вы и правы, – я проводила ее грустным взглядом и осталась наедине со своими мыслями. Сзади меня подпирала очередь из сонных мужчин и женщин, которые, как и я торопились на работу. Я очень старалась не оглядываться назад. Надежда была, пожалуй, единственной соседкой, с которой я время от времени общалась.
Через полчаса мне и еще нескольким сотням жителей анклава под коротким номером Л11 предстояло отправиться по своим секторам на одну из крупнейших в нашем Союзе фабрик по производству медикаментов.
По последним сводкам СМИ, здоровое население материков составляет около тридцати процентов от общей массы жителей. И эти проценты стремительно убывают день ото дня. Однажды, чуть меньше века назад, на наш мир обрушился странный и страшный недуг. Люди без всяких на то причин стали умирать от многочисленных опухолей и внутренних кровотечений. Без возрастных, гендерных и расовых исключений. Из-за сильного сходства новой болезни с онкологией тот период вписан в историю как «раковая пандемия», пик которой длился всего около двух лет. Причину глобальной пандемии искали долго, но так и не нашли. Массовая истерия и миграция стерли границы между странами. Люди пытались сбежать из зараженных мест, хотя болезнь не передавалась ни воздушно-капельным, ни иным путем. Она странным образом возникала внутри организма. И мы ничего не могли с этим сделать. За несколько десятилетий болезни нас на планете осталось чуть меньше миллиарда
