Интерес к тексту как высшей коммуникативной единице, представляющей собой осмысленную «последовательность вербальных (словесных) знаков» (Николаева 1990: 507), потребность в его изучении, поиск способов анализа определяются как обращением лингвистической науки к исследованию языкового функционирования, так и ориентацией современного образования на речевое развитие обучаемых. Текст – носитель смысла, находящего выражение в его структуре и языковых средствах, – становится посредником между филологической наукой и практикой обучения языку – и родному, и иностранному.
Известно предостережение Ф. де Соссюра от вовлечения речи и текста в круг лингвистического изучения, поскольку обращение к ним поставило бы перед исследователем множество задач, связанных одновременно с единицами всех языковых уровней. Однако осознание того, что человек говорящий обладает «знанием каждой словоформы укорененно в ее сфере употребления, в составе множества хранимых памятью выражений» (Гаспаров 1996: 86), заставило лингвистов обратиться к функционированию языковых единиц, наблюдению за теми контекстами, в которых они употребляются. Привычный подход, когда те или иные языковые единицы (звук, слово, его формы, словосочетание и предложение) выделяются для исследования их значений, классификационных признаков, стал меняться. Возникла новая установка – рассмотрение языковых единиц в отношении к формированию смысла, к некой понятийной категории, средствами выражения которой они являются. Первые функциональные грамматики, оставаясь в рамках языковой системы, рассматривали употребление языковых средств разных уровней в рамках семантических категорий / позиций, отмечаемых в предложении как единице ее высшего уровня. При этом менялся и подход к пониманию и описанию предложения – основной единицы синтаксиса. Академическая грамматика 1980 года представила предложение уже не в традиционном «разобранном» виде (предикативность и ее составляющие – время и модальность, выделение главных и второстепенных членов и их выражение), а в его целостном/модельном выражении. Для каждой выделенной модели было отмечено ее типовое значение, основанием которого выступает вид ситуации внеязыковой действительности, реальной или ментальной. Например, семантика структурной схемы N>1 – V>f (сущ. в им. пад. и личная форма глагола) – это «отношение между субъектом и его предикативным признаком – действием или процессуальным состоянием» (Русская грамматика 1980: 252). Так был реализован основной принцип знаковых систем: каждое означающее имеет свое означаемое. При этом исследователи отмечали особую природу предложения и значения этого термина: «Под ним может пониматься, с одной стороны, единица языка, с другой стороны – единица речи. Чтобы избежать этой неоднозначности, единицу языка принято называть предложением, а соответствующую ей единицу речи – высказыванием». План содержания предложения называют «значением, а план содержания высказывания – смыслом» (Кобозева 2000: 199–200). Таким образом, рассмотрение предложения как определенного типа построения отличается от его рассмотрения как «конкретного экземпляра», который содержит информацию, переданную не только непосредственно языковыми средствами, но и сопровождающими их знаниями об объективной действительности, включаемыми в сообщение. Так, наряду с типовым представлением приведенной выше структурной схемы: Лес шумит, можно представить и конкретное использование в контексте, где высказывание подвергается истолкованию (с добавлением определенных коннотаций): Осень. Вечер. Темно, холодно. И лес шумит. Означаемым для предложения оказывается жизненная ситуация: «…вместо утверждения Это предложение имеет такой-то смысл – можно прямо сказать: Это предложение изображает вот такую ситуацию» (Витгенштейн 1994: 21).
