Чувство того, что он не должен здесь находиться, становилось все более навязчивым. Смотреть на тело в гробу было неприятно, чувствовать запах разлагающейся плоти тем более, от звука постоянный рыданий и всхлипываний уже болела голова, очень хотелось убежать подальше от этого ужасного места.
Но, к сожалению, он не мог этого сделать, он был в цепях, скован по рукам и ногам, с кляпом во рту и разодранной до мяса спиной. Все, что он мог – промычать что-то невнятное, после чего следовал мощный удар кулаком в живот…, издавать какие-либо звуки больше не хотелось совсем.
Он был голоден, очень сильно хотел пить, ему было очень холодно, кости ног болели ужасно, рук он уже почти не чувствовал, глаза пекли так, как будто под веки насыпали мельчайшего морского песка. Но самое главное – он совершенно не понимал, что происходит. Последнее, что он помнил до того, как начался настоящий кошмар – как ложился спать в своем доме, на окраине города, после того, как навестил могилу жены и напился эля в местной таверне. Напился не сильно, память не изменяла и помнила ночную дорогу в мельчайших подробностях, помнила мягкое прикосновение кровати…, а потом его разбудили в темнице, вылили на голову ведро ледяной воды. Это был воин, возможно из городской стражи, его лицо было почему-то знакомым. Этот воин смотрел с презрением и отвращением, а Он только и мог, что в ужасе выпучить глаза, беспомощно дергать окутанными кандалами руками и надеяться, что все происходящее – дурной сон, который скоро кончится. Но пребывание в темнице не прекратилось утренним пробуждением, оно продолжалось уже больше недели, и сегодня, впервые с начала заточения, узник увидел солнце.
Перед тем, как попасть на похороны, он проделал длинную дорогу. Его привязали к лошади, и он должен был шагать за ней, в темп, босым. Если он не успевал, стражники останавливались и били его кнутами, он был попросту вынужден идти. В один момент у него не осталось сил, он упал, и был готов к смерти, уже чувствовал, как готово остановиться сердце. Но умереть ему не дали. Напоили, накормили, когда не хотел есть, силой проталкивали суп в глотку, но подавиться не давали тоже, привели в чувство… и снова жестоко избили. Били кнутами, по спине, сейчас там было кровавое месиво. Странно, но со временем боль уже не чувствовалась. Да, поначалу она была адской, каждый удар кнута отзывался во всем теле, боль прокатывалась волнами, даже дышать было больно, но теперь остался только жуткий пронизывающий холод, а еще смрад мертвой плоти, тело в гробу и рыдающие девы, которые, казалось, абсолютно не замечают полумертвого, окровавленного узника.
Хотелось сбежать. Это единственная мысль, единственная цель, обусловленная животными инстинктами, которая осталась в воспаленном разуме. Даже когда ты сам хочешь умереть, твое тело будет сопротивляться этому, оставляя искорку надежды в полумертвом рассудке. Узник проклинал эту искорку, он очень сильно хотел забыться, хотел увидеть в этом спасение, хотел исчезнуть, прекратить свое существование, но до сих пор безотказно работающие инстинкты заставляли подсознательно искать способ сбежать.
Вдруг все замолчали. Рыдания прекратились как по мановению волшебной палочки, вокруг стало удивительно тихо. На фоне заходящего вечернего солнца двигалась только небольшая тень – ворон, очертания которого были на удивление четкими. Этот ворон не издавал звуков, он просто медленно приближался, и по мере его приближения все взгляды собравшихся вокруг гроба людей обратились в небесную высь.
Это было удивительное зрелище. Люди провожали ворона взглядами, при этом их веки не двигались, были широко открытыми. Глаза за этими веками оставались живыми, но что-то в них было нечеловеческое.
Всю эту информацию узник воспринимал автоматически. Он не хотел смотреть ввысь, просто бессмысленно оглядывался, ища затуманенным взглядом возможность для спасения. Тело упрямо не хотело погибать.
А потом все взгляды людей, которые собрались вокруг могилы, устремились к нему, до кого ранее никому дела не было. Где-то высоко в небе каркнул ворон. Из толпы вышел невысокий старик. Одет он был очень просто: длинный серый плащ без капюшона, перетянутый узким серым же поясом. На голове у старика скопилась копна седых волос, подбородок окружала внушительная борода, через все лицо старика протянулся длинный зарубцевавшийся шрам, а глаза его… о, это не были человеческие глаза, в них не было зрачков, они были полностью желтыми, а идущий из них свет затмевал садящееся солнце.
Узник вдруг занервничал. Хотя последние несколько минут он абсолютно отстраненно наблюдал, за всем вокруг, но сейчас его взгляд немного прояснился, и во взгляде этом читалась только одна эмоция – безграничный страх. Проклятые инстинкты! Они вернули Ему сознание, вернули невероятную боль от кровоточащих ран на спине, и случилось это потому, что всё существо узника разом завопило. Оно чувствовало, что скоро перестанет существовать, умрет последней смертью, чувствовало, что это конец. Но силам неоткуда было взяться, да и спасение было невозможным. Слишком крепки цепи. Все, на что его хватило – это стон отчаяния, и вызвал он лишь улыбку, широкую улыбку на светящемся лице яркоглазого старика.
