Пришла как-то Таня с женского тренинга. На дом было дано необычное задание: определить, каким сказочным героем ты была в своей жизни.
Поначалу Таня думала, что это будет какой-то один герой. Но из её памяти один за другим начали всплывать образы, которые в разные периоды жизни были либо близки по духу, либо по проблемам или по переживаемой боли. И это всё было – не про счастливые периоды, они-то не походили ни на кого и точно были уникальными, не позволяющими равняться ни с какой даже самой счастливой сказкой. А вспомнились ей вот какие сказки.
Бывала Таня паучихой из «Паутины Шарлотты», когда колдовала над будущим благополучием своих детей. Та Шарлотта завещала заботу о своих будущих паучатах поросенку Уилберу. А чтобы его не пустили в расход, она сплела паутину со словами «Ай да Уилбер». Люди прочли, поразились, и задуманное получилось. И не посмели зарезать такого чудесного поросенка, раз уж человечьими словами паутиной про него написано. Причем, чувствовала Таня себя паучихой не в ту пору, когда вслух читала про нее своим детям, а уже в их почти взрослом возрасте.
Или вот птичий двор… Кто из нас хоть какое-то время не чувствовал себя гадким утенком? У Таниной «старой утки испанской породы» был массивный подбородок со следами эпиляции, как у большинства её приближенных подчиненных. Таня тогда покорно думала, что это удел всех дам после пятидесяти, и что у неё, вероятно, будет так же. Но после увольнения с того «двора» эти опасения исчезли и больше не появлялись.
Когда приходилось долго молчать на «птичьем дворе», Таня томилась от невысказанности, от отсутствия диалога, что и привело её в другое сообщество, где диалоги были нормой, и мысли обретали конкретные формы. И тогда она уже ощущала себя лягушкой, барахтающейся в молоке, сбивающей его в масло, и выбирающейся на поверхность.
Потом была Царевна-лягушка, которой раньше времени нельзя было сбросить лягушачью шкурку, а ей так хотелось начать уже самостоятельно работать по новой профессии!
Еще была пора, когда жил в ней Карлик Нос, который раньше был человеком, а потом ему пришлось стать уродцем, смириться со своим униженным положением и принимать плевки и подковырки от сапожников и придворных кухарок. Потом, по мере того, как Таня осваивалась в новой профессии, ее внутренний Карлик Нос чувствовал, как отношение к нему менялось, но со странной особенностью: чем грамотнее, образованнее были люди, тем большее уважение и растущий интерес они проявляли. А вот вспомогательный персонал, секретари всё сильнее проявляли превосходство своего административного положения и при каждом удобном случае спесивым высокомерием мелочно властвовали: «здесь переделать, здесь поля не соблюдены, так не подпишут».
А счастливые периоды – они были не Золушки и не Василисы Прекрасной. Они проживались уникальными, только Таниными. Их Таня помнила только как свои, ни на чьи не похожие.
Задумалась: выполнила она задание с тренинга или нет? Если да – можно ли соединить в один образ паучиху Шарлотту, гадкого утенка, лягушку в молоке, Царевну-лягушку и Карлика Носа? Или выбрать из них самого близкого?
И решила Таня, что ни от какого трудного период своей жизни не откажется. Все они – её.
Снежная Королева заглядывала в праздничные окна. Они светились цветными огнями – святки были в самом разгаре. Налепленные на стекла сюжетные трафареты про снеговиков, оленей, Дедов Морозов и Снегурочек отвлекали её внимание. Для людей это были сказки и фантазии, а для нее это были знакомые истории из её королевства. Люди, конечно, искажали их, домысливали, но в целом ошибались не намного.
Никто не знал о том, что у Снежной Королевы был лимит: ей можно было заглянуть внутрь только в тысячу окон, чтобы найти того, кто смог бы теплыми человеческими руками выложить ей из льдин слово «Вечность». И тогда её вечность не кончалась бы.
Многих она заманивала, но всегда что-то мешало совершить нужное ей: то руки у пленника замерзали до окоченения, то попадался неграмотный человек, то тому, кто складывал, кто-нибудь из близких мешал это сделать.
Чтобы изнутри нельзя было заметить её внимательный рассматривающий взгляд, она дышала на окна снежными хлопьями и инкрустировала на них ветки изморози. Иногда она даже писала заклинания на стеклах на своем, снежнокоролевском языке, и никто из людей не мог их прочесть – не только люди любят писать на окнах. Только они пишут, отогревая прозрачность окна, а она наоборот – выводила гирлянды и аркады непонятных слов белым льдом.
Некоторые особенно чуткие люди, чаще это были дети и барышни за сорок, всё же замечали, что на них смотрят, и тогда на несколько мгновений невидимой ниточкой устанавливалась связь, пронизывающая замороженное окно. У человека в тот момент по телу пробегал холодок, а у Снежной Королевы наоборот – теплая дрожь.
И вот – у нее осталась одна попытка, одно последнее окно, и ей нельзя было ошибиться. Ей нужен был тот, кто обеспечит ей вечность.
Нет, она не будет заглядывать туда, где горят огни: там праздник, там радость, оттуда редко удавалось кого-либо увести. И с наклейками на стеклах: люди их выбирали, покупали, наклеивали, к весне будут мыть окна… У таких – круговорот жизни не сбиваемый, их тоже не выманишь.
