– Твой выход, Алекс!
– выкрикнул, словно швырнул мне слова в лицо Артур, и я, только заслышав
первую, еще совсем медленную, ритмичную дробь барабанов, сыпавшую сухим горохом
на деревянный пол нашей мини-сцены, шагнула в слепящий свет рамп за бархатный чёрный
занавес, словно вышла из ночи в невыносимо яркий и жаркий день.
Отсчитывая жёсткий и
частый ритм про себя, я застыла сначала на несколько секунд, раскинув руки, как
крылья, и почувствовала, как тугой гул мужских голосов в зале стал стихать,
замирая. А затем, очень чётко и ещё пока совсем спокойно начала отмерять круги
грудью: «Вперёд – вверх – точка, вправо – вверх – точка, назад – выгнула спину
кошкой – точка, влево – вверх – точка», и так несколько барабанных проигрышей,
чтобы гудящий и пьяный зал нашего ночного клуба утих, начиная следить за
ритмичными кругами, которые выписывает моя грудь, сверкающая разноцветными
бусинами и золотыми монетами. Босые ноги стоят крепко на полу, и вся я –
древняя восточная статуя, у которой как будто ожил только верх выше талии, в
воздухе плавно и легко парят руки, словно плетут невидимые сети, а лицо ниже
глаз я закрыла чёрной полупрозрачной вуалью, отчего, я не сомневаюсь, мои
подведённые чёрной сурьмой глаза горят яркими изумрудами в плотных густых
сумерках затемнённого зала. Я чувствую, как скользкие, будто ночные насекомые,
взгляды, спускаются вниз по моему лицу, шее, декольте и оседают на моей
подрагивающей в ритме танца груди, укутанной медовым светом прожекторов.
Я делаю небольшой шаг
вперёд, и моя обнажённая нога, покрытая несколькими слоями тончайшей прозрачной
ткани, выныривает из морской пены своих покровов, а на лодыжке начинают
мелодично позванивать крошечные марокканские бубенчики на тяжёлом серебряном
браслете. Повинуясь магическому ритму египетских барабанов я снова замираю и
выдыхаю животом, отчего все глаза в зале, не отрываясь, следят за движениями
моего гладкого полукруглого животика, и скатываются всё ниже, я это знаю
наверняка – по тайной дорожке туда, где под мягкой округлостью плоти, на самых
краях бедренных косточек натянут прохладный шёлк моих шальвар.
Я на секунду замираю,
чтобы сделать передышку перед нарастающим диким темпом ударных, и вдруг мои
глаза в безликой замеревшей толпе упираются прямо в Него. Приглушенный свет над
столиком освещает его словно выточенное из камня лицо, мужественный подбородок
с небольшой щетиной, прямой нос с горбинкой и холодный и надменный, словно уже
успевший устать от всех зрелищ мира, взгляд. Он сидит, свободно развалившись в
английском резном кресле, широко расставив длинные стройные ноги в голубых
джинсах, на нём обычная светлая футболка с логотипом Gucci, и в руке он сжимает
запотевший тумблер с виски. Кубики льда
поблескивают в прозрачном бокале, тают, перемешиваясь с драгоценным янтарным
напитком, и я сама вдруг понимаю, что я как маленькая льдинка на горячем
солнце, уменьшаюсь и таю от его надменного и насмешливого взгляда…
Мои щёки под вуалью
начинают пылать, плечи загораются, словно на них накинули огненную шаль, а
живот становится вдруг необыкновенно пустым, как лёгкий, надутый гелием шарик.
Я делаю второй шаг, и все драгоценные камни и монисты начинают звенеть в одном
ритме с барабанщиком, словно выступая с ним в дуэте. Теперь моя грудь – живот –
бёдра двигаются поочередно, словно сами задают ритм танца, пока ещё не так
быстро, но теперь я – картина, а музыка в клубе – только обрамляющая меня рама.
Сотни часов тренировок перед зеркалом в зале,
и теперь всё моё тело – это пластичное полотно, на котором я выписываю
свой убыстряющийся с каждой секундой ритм.
Мои бёдра повторяют
первобытную тряску, отточенную теперь до совершенства, его глаза всё так же
устремлены на меня, он не в силах оторваться от перекатов мускулов под моей
гладкой кожей на груди и животе, а я танцую сейчас только для него. Переливаясь
всеми красками мира, звеня сотнями золотых монеток и бубенчиков, я прохожу
вдоль края сцены, свысока глядя на толпу сгрудившихся здесь моих поклонников и
постоянных клиентов. Я подхожу к одному из них – стильному бизнесмену в дорогом
костюме, который старается не пропускать моих выступлений по четвергам, встаю
на колени и выгибаюсь назад на спину, откинувшись на свои пятки, не переставая
задавать ритм животом и грудью. Мои длинные волосы разметались по деревянному
настилу шёлковыми змеями, а я вижу, как мужчина, не моргая и не в силах отвести
взгляд, смотрит на мой плоский живот и туда, что сейчас скрывается под тонкими
полупрозрачными подъюбниками. Я перекатываюсь ближе к краю сцена, подставляя
ему своё обнажённое бедро, стянутое резинкой шальвар, и чувствую, как жёсткая и
хрустящая купюра, просунутая под нитку, приятно царапает мою кожу… Сидя на
бёдрах, я продолжаю танцевать свои барабаны, укутывая поклонника шалью волос, и
приближаясь к нему настолько близко, чтобы он смог почувствовать и увидеть
малейшие капельки прозрачного пота, уже начинающие собираться у меня в ложбинке
между грудей.
Делаю перекат и,
повернувшись спиной, исполняю бешеную тряску ягодицами уже перед другим
зрителем, на мгновение присаживаюсь на бёдра, и кладу ему голову на плечо,
одновременно чувствуя его большую и властную ладонь, оттягивающую бретельку
лифа, и засовывающую мне под неё стодолларовую купюру.
