Вечером попыхтеть и потопать приходил ёж. Уже за одно это можно было сбежать из города. Дело не в еже, конечно, – тишина воздух… да, собственно, и не в них. Поди знай, какие струны затронуты полным отсутствием удобств и абсолютным комфортом души.
Побег для каждого свой. Различны и причины, по которым однажды человек решает, что больше терпеть нельзя, иначе в голове оторвется что-то ценное, и случится нехорошее, пора! И едет в никуда, в неизвестность, в деревню, в город, в эмиграцию, в соседнюю комнату, обеспечивая великий круговорот бегства от себя.
Когда жара спала, ветер стих, и даже вездесущие комары присмирели по непонятной причине. Дали телу, изнуренному летним зноем и пеклом кузни, передышку. В тишине деревенского вечера на покосившиеся деревянные дома под проросшими мхом крышами опустилась благодать, которая физически осязалась, да так, что режь ее ножом, мажь на хлеб и ешь.
Заказ, что называется, не шел. Казалось, что вернись ты в средневековье к поддуву ветхими мехами да к горну на древесном угле из углежогных ям, и вдохновение – вот оно, делай из него бутерброды вместе со спускающейся с небес благодатью. Но не хватало как раз достижений прогресса: нормальных тисков, шлифмашин, гриндеров, и, конечно же, третьих, четвертых, седьмых рук – рук помощников, тех, кто поддержит, возьмет на себя часть опостылевшей рутины, развязав руки, дав возможность творить.
Помощники нашлись бы и в деревне. Но… Деревня умирала. Уже и электрические провода со столбов сняли, заставив тех, у кого есть деньги на бензин, использовать маленькие генераторы для поддержания видимости прогресса.
Из чуть менее пятидесяти когда-то добротных домов жилыми были от силы пять, да в десяток домов на лето, время от времени приезжали озверевшие от городского быта латентные пейзане.
Дед Михаил, братья Баклушины, старуха Егорша да Варька – неопределенного возраста тетка со следами жизненных неурядиц на лице. Жизнь в деревне, консервируя время, накладывала еще одну печать – определить возраст зачастую было невозможно. Братья Баклушины – пришлые самосёлы, кряжистые деды, внешне похожие на дубовые колоды, вполне могли оказаться и не дедами вовсе, и даже не братьями. В некоторых случаях здоровое деревенское любопытство внезапно охладевало, наткнувшись на резкость или нехороший взгляд, так что истинный возраст, историю жизни и степень родства никто точно не знал. Братья так братья, живут себе и живут.
Братья максимально подходили под кузнечную силовую гимнастику и на первых порах даже загорелись, захваченные романтикой пластичного раскаленного металла, но, как водится, быстро перегорели, стали филонить, заводили бесконечные разговоры за жизнь, максимально растягивая перекуры, и заняв деньги, надолго пропадали.
Материальные потери были невелики, и ссориться еще не имело смысла, так как братья занимались добычей металлолома, из которого вполне можно было нарыть годное сырье под кузнечные нужды. Имея старый трактор, мотоцикл «Урал» и знания о расположении заброшенных воинских частей, обильно оставшихся после СССР, братья активно осваивали, казалось бескрайнее, непаханое поле. Внезапно пересекающие полевые дороги, канавы от выдернутых трактором подземных кабелей и потухшие кострища обожженной изоляции свидетельствовали о том, что цивилизация здесь если и была, то теперь её нет. Ушла в землю вместе с отключенным электричеством.
Поговаривали, что братьям ведомы секреты добычи даже драгметаллов, а не только меди из старых, таинственного назначения военных предметов. Порой братья привозили по полному тракторному прицепу непонятного, и долго за гнилыми заборами с этим возились, разбирая, сортируя, вывозя потом в город на мотоцикле. А что можно в коляске увезти? Много не увезешь, так что золото они там возят – это совершенно точно, а еще уран и красную ртуть.
А Варю Кузнец откровенно побаивался. По слухам, женщина, потерявшая по неизвестной причине в городе все, вернулась в деревню, по ее выражению «устаканить нервы», чем попутно и занималась, находя силы на огородничество. Этим, по сути, и выживала. Запущенный вид ее не мешал коситься на городского пижона, постепенно сужая вокруг него круги, постоянно предлагая ему свою помощь, да хоть по работе в кузне или хозяйству. Варя была на все согласна, но пьяненький пошлый юмор, становившиеся все более агрессивными поддатые намеки да запущенная неопрятность не способствовали ни романтическим отношениям, ни совместной работе.
Короче, старики, старухи, лодыри-философы да вислоухая мохнатая собака – вот весь имеющийся на сегодня деревенский штат.
Сердечный народ был скор на помощь и не прочь заработать, но трудовой запал кончался быстро. Прийти потрепаться под рюмочку – это завсегда. Можно попутно помочь, почему нет? А вот горбатиться как в последний день, нет уж, увольте! Тяги к обогащению ни у кого давно уже не было. Кузнец целыми днями как оглашенный, молотящий по железу в своей перегретой средневековой кузне, вызывал странную смесь уважения и растерянной сельской оторопи. Ну надо же, как убивается, а зачем, непонятно. Городские, что с них взять. Чудак, хоть и рукастый.
