Предисловие
(отрывок интервью с автором)
– Журналист: Это уже пятая ваша книга, но вторая – прозы. Поясните, почему именно так вы записываете прозаические тексты? Кто-то называет это ритмической прозой, кто-то белым стихом…
– Автор: Не знаю, «он сам пришёл» – такой способ… мне странны любые попытки определения жанра и тесны всяческие рамки – скучно и душно. Получается: «Ты туда не ходи, ты сюда ходи». У меня есть один критерий буквально для всего, абсолютно для всех проявлений жизнедеятельности «двуногих тварей» – достойно или недостойно, благородно или низко, честно или фальшиво. Что-то может получиться удачней, что-то – не очень, но стараюсь придерживаться этого критерия. И мне трудно судить себя, здесь мне сродни мысль замечательно душевного и незабвенного поэта Михаила Анищенко-Шелехметского:
«…как яблоня не знает вкуса собственных яблок, так же и я не знаю вкуса своих стихотворений». Стараюсь, чтобы даже в строке мысль и смысл не были куцы и, по возможности, не оскоплены. Рад, что могу пояснить. Пора. Давно пора!
Ибо некоторые знакомые и незнакомые, а то и признанные медийные литераторы начали повторять написание текстов схожим образом. Вот, благодаря вам, таки застолблю деляночку. Но, лучше поздно, чем…
Итак: почему я записываю прозу именно так?
Легче будет понять меня по приведённым примерам…
Например, открываю наугад Марка Твена, читаю: «Теперь Хотчкис прочно сел на мель; он так и замер с открытым ртом, не мог произнести ни слова; ни одна здравая мысль…», – ну и т. д.
Ну как же «красиво»:
«Теперь Хотчкис прочно сел на мель; он так и замер с от-»! Прям душа радуется.
Слово «здравая» в строку не умещается, переносится. Мне категорически не нравится такая разбивка.
Для меня лучше так:
«Теперь Хотчкис прочно сел на мель; он так и замер с открытым ртом и не мог произнести ни слова; ни одна здравая мысль…».
Ну ведь лучше же?
В цитируемых строках этой книги – около 60 знаков!
Редкий формат сдюжит это, сохранив читабельность буковок!
Обычно в строке около 50 знаков, если больше – трудно обойтись без «ломки» строки.
Или из Н. В.Гоголя:
«…Был уже вечер, когда они своротили с большой дороги. Солнце только что село, и дневная теплота оставалась ещё в воздухе».
Ну, что это такое:
«…Был уже вечер, когда они своротили с большой до-»?! Это, как «Посторонним В».
Не лучше ли и не «съедобней»:
«… Был уже вечер, когда они своротили с большой дороги.
Солнце только что село, и дневная теплота оставалась ещё в воздухе»?
А вот из И. С. Тургенева:
«Не успел он взглянуть раза два на слишком известное «заведение», как вдруг калитка отворилась и выбежала Василиса, с желтым платочком на голове ив…»
Но здесь, ко всему, Василиса-то выбежала с жёлтым платочком на голове, а не с желтым! Никакие объяснения не принимаю! Категорически. Ни один высокообразованный важный архар не должен отменять букву «ё»!
Пожалуйста, из Л. Н. Толстого:
«– Да, я рассуждал плохо. После всех моих разочарований, ошибок в жизни, когда я нынче приехал в деревню, я так себе сказал решительно, что любовь для меня кончена, что остаются… только обязанно-».
Попробуем так:
«– Да, я рассуждал плохо. После всех моих разочарований, ошибок в жизни, когда я нынче приехал в деревню, я так себе сказал решительно, что любовь для меня кончена, что остаются… только обязанности».
Но примите во внимание, что в приведённых примерах предлагаю разбивку строк наспех и навскидку.
Продолжу с примерами из Э. М.Ремарка:
«В шестьдесят лет гоняться за любовью – значит быть идиотом и пытаться честно выиграть там, где другие играют краплеными картами. А в хорошем борделе я обретаю душевный покой».
Считаю – лучше бы оформить так:
«В шестьдесят лет гоняться за любовью – значит быть идиотом и пытаться честно выиграть там, где другие играют краплеными картами.
А в хорошем борделе я обретаю душевный покой».
А закончу из Я. Гашека:
«… – вот ведь гидра! Совсем как Боушек из Либни. Восемнадцать раз за один вечер его выкидывали из пивной «Экснер», и каждый раз он возвращался – дескать, «забыл трубку». Он лез в окна, в двери, через кухню, через забор в трактир, через погреб к стойке, где отпускают пиво, и, наверно, спустился бы и по дымовой трубе, если б его не сняли с крыши пожарные. Такой был настойчивый, что мог бы стать министром или депутатом! Дали ему как следует!».
Или (про пребывание в сумасшедшем доме): «Такая свобода, которая и социалистам не снилась, каждый может говорить всё, что взбредёт ему в голову, словно в парламенте».
Не лучше ли столь истинные мысли преподать так: «… – вот ведь гидра! Совсем как Боушек из Либни. Восемнадцать раз за один вечер его выкидывали из пивной «Экснер», и каждый раз он возвращался – дескать, «забыл трубку». Он лез в окна, в двери, через кухню, через забор в трактир, через погреб к стойке, где отпускают пиво, и, наверно, спустился бы и по дымовой трубе, если б его не сняли с крыши пожарные. Такой был настойчивый, что мог бы стать министром или депутатом! Дали ему как следует!»
И:
«Такая свобода, которая и социалистам не снилась, каждый может говорить всё, что взбредёт ему в голову, словно в парламенте».