Я шёл получать пенсию. Это дело долгое и ответственное.
Сегодня одни только сборы заняли не менее часа. Опять потерялись очки. Вот прямо какая-то чертовщина: с вечера лежали в футляре, а с утра уже нет. Весь дом перерыл – тщетно. Хотел уже было идти просить у соседа, да вовремя увидел лопату. Только тогда вспомнил – это ведь я вчера котёнка закапывал! Задавил бесхозную животину какой-то лихач и бросил мне под калитку, чтобы в следующий раз колёса не пачкать. А может, это не он, а кто-то из брезгливых прохожих. Мол, твоя территория – тебе и за порядком следить.
Нет, не те люди пошли! Мальчишкой я знал на этой улице всех. Не только людей, но даже собак и кошек. Жизнь была нараспашку. Женили и хоронили, детей в армию провожали всем обществом. А теперь? Давеча встал напротив меня какой-то нерусский хлыщ на чёрной машине и давай приставать:
– Где здесь, отец, Мнацаканов Миша живёт? Полный такой, армянин, золотом занимается?
А хрен его знает, где. Отвяжись, человек, занят я. Не видишь – яму копаю. Безлюдье у нас. Отгородились соседи от жизни заборами да воротами. Когда-никогда поднимутся жалюзи, выплюнут иномарку, а кто там за окнами – поди разгляди: может, Колька Петряк, может, дети его, может, внуки. Может, нет уже того Кольки, закопали по-тихому. Кто же по нынешним временам будет старого деда на похороны звать? Нерентабельно это. Больше штуки в гроб не положит, а ну как сожрёт на две?!
В общем, нашёл я свои очки под старым орехом. Снял, наверное, вчера, чтобы с носа не падали, и положил на видное место. Да так и забыл. Хорошо хоть, лопату занёс.
Иду я себе, опираюсь на тросточку, посматриваю на часы. Хочется управиться до обеда, да разве успеешь дотелепать такой ходовой частью? Беда с этим тромбофлебитом! Три шага шагнул – перекур, иначе совсем упадёшь. Боль такая, что ноги не поднять. Через железную дорогу я давно не ходок: ни под вагоном пролезть, ни до подножки тамбура не добраться, ни даже через рельсы переступить. Это в детстве я летал напрямик, через железку: восемь минут – и в школе. Ещё успевал по дороге камешки подфутболивать. Теперь вот приходится делать крюк до ближайшего подземного перехода. Хм, до ближайшего! Их тут поблизости два, и оба ближайшие: что туда, что сюда – полтора километра.
Ну вот, светофор опять не работает! Смотрит на меня красным глазом и не моргает. Машины потоками в обе стороны, ну хоть бы одна падла притормозила! С двух попыток добрался до островка безопасности. Выбрал момент – и дальше трусцой… еле успел! Выскочил на тротуар, нога по траве поехала, и так её болью скрутило, аж искры из глаз! Да что ж это за день такой невезучий?!
Вслепую дошёл до заборчика, опёрся на него. Стою отдыхаю, а сам себе думаю: и откуда бы здесь взяться траве? Так нет, вроде бы видел, под ногой зеленела, и запах…
Тут слышу, кто-то за плечи меня обнимает, и голос знакомый:
– Санёк, это ты, что ли? Хоть бы, бляха, предупредил, что в шутку. Я и зарядил бы с разворота…
Смотрю и не верю глазам: да это же Колька Лепёха, которого мы схоронили лет тридцать назад. Он первым из нашего класса в гору пошёл. В том смысле, что кладбище у нас на горе.
Вот тут-то я и смекнул, что тоже, стало быть, помер. То ли от машины не увернулся, то ли сердце вразнос. А Колька у меня типа предсмертных воспоминаний.
В общем, стою я, жду продолжения, а их, эти воспоминания, будто заклинило. Лепёха не пропадает, на цырлах[1] танцует, в извинениях рассыпается. Что типа стоял он, последней спичкой бычок прикуривал, а тут – я его в спину! Окурок сломался, спичка напрасно сгорела – налицо материальный ущерб. Но если бы он знал, что это моя светлость…
Ещё бы он, падла, не извинялся! Тоже, наверное, помнит, как в рыло от меня получал. Я хотел было подсчитать, на сколько ящиков он меня наказал, когда мы в подшефном колхозе огурцы собирали. Но вовремя вспомнил, что о покойниках плохо не говорят. Вот когда закопают, тогда буду и я таким же, как он, а пока есть надежда, что скорая откачает, нужно держать язык за зубами.
Потом Лепёха наконец сгинул. Не исчез, как рассказывали по телику очевидцы, пережившие смерть, а сдёрнул на полусогнутых. Сказал, что водички сейчас принесёт, чтобы я морду свою умыл. Он жил здесь неподалёку – направо четвёртый дом.
А я, значит, стою в подвешенном состоянии. Можно сказать, между жизнью и смертью. Кровища из носа самая натуральная, под глазами свербит, наливается, быть к вечеру тёмным очкам. В переносицу, падла, попал! И главное, знаю, что всё это фикция, что лежу я сейчас в реанимации и надо мной колдуют врачи. А хочется догнать стервеца и отвесить ему полновесный подсрачник. За «нечаянно» положено в бубен!
Потом это дело мне надоело. Что толку вот так стоять? Тросточку потерял, очки чёрт его знает где. Пластиковая карта? Какая тут на хрен карта, если я в грязной майке, линялых спортивных штанах и китайских кедах?! Сходил за пенсией называется! Не вернуться ли мне домой, пока ноги не возражают? Может, успею увидеть кого-нибудь из родных? А то всех вместе: бабушку, дедушку, маму? Ради этого можно и помереть!
