Офигеть просто. Не то чтобы я ждал какого-то супер
приёма, но как бы предупреждал, что сегодня приезжаю. И даже время говорил.
Но отцу, строго бдящему за моей успеваемостью в
школе, похоже, пофиг, что единственный сын всё-таки окончил универ в Москве. И
не какую-нибудь шарагу, а престижный, вроде как третий в списке по крутизне.
Хотя мне на это наплевать, я в столице больше работал и налаживал связи, потому
особо и не приезжал в родной Саратов. Не только поэтому, конечно… Скажем прямо,
не тянуло.
Да и сейчас можно было не приезжать, судя по всему.
Уж не знаю, почему решил провести отпуск здесь, ну да всегда можно передумать. Потому
как мало того, что мне после звонков в дверь никто не открыл и я еле нашёл свои
ключи, так ещё и в холодильнике пусто. Какой-то салат с морепродуктами только и
несколько фруктов. Так себе еда для голодного с поезда меня. Прикончил и даже
не заметил.
Ну нафиг. Пойду лучше прошвырнусь куда-нибудь,
заодно и поем нормально. Надо будет с Лёшей встретиться, всё-таки друг со
школы. В Саратове оставался всё это время.
Уже собираюсь закинуть вещи к себе в комнату и
выйти, как вдруг замираю у ближайшей к ней двери. Она закрыта. И эта комната,
насколько я помню, принадлежит моей так называемой сестрёнке. Сколько ей там
сейчас должно уже исполниться? Когда уезжал в Москву, было тринадцать. Но у неё
там днюха вот-вот намечалась, а значит, сейчас не семнадцать, а восемнадцать
уже.
Неожиданно пронзает желание узнать, а во что
превратилась эта пигалица. Совсем мелкой была в свои почти четырнадцать, там и
десять дать можно было. Что сейчас? Мамаша у неё красивая была, хоть и дрянь.
Ну да ладно, о мёртвых вроде только хорошо надо.
И сам не замечаю, как подрываюсь в комнату к своей
так называемой сестрёнке. Резко распахиваю дверь, а потом растерянно замираю.
Оказывается, она дома. Судя по всему, в наушниках. Стоит возле зеркала,
пританцовывает. Сплошные беззаботность и самолюбование.
Ладно, признаю, любоваться там есть чем. Внезапно
оказывается, что девчонка всё-таки выросла и сформировалась. Настолько, что
слегка подвисаю и не сразу узнаю. По белокурым локонам, разве что. Лица пока не
вижу, но довольно аппетитная задница, обтянутая шортиками и ритмично
покачивающая, стройные ноги и выделяющаяся талия заставляют меня нервно
сглотнуть ком в горле. Даже слегка трясу
головой, сбрасывая наваждение. Я что, всерьёз тут зависаю и неотрывно пялюсь на
эту дуру?
Накрывает злостью. И на себя, что стою и чуть ли не
млею при виде так называемой сестрёнки, как будто никогда девок красивых не
видел. И на неё — нашла время кайфовать от музыки и себя. Вслух бы негромко
включила, раз уж ей приспичило, когда одну дома оставили меня встречать. Ни
продуктов нормальных, ничего. Даже дверь открыть не соизволила.
В секунды преодолеваю расстояние меду нами и жёстким
движением снимаю с неё наушники. Благо, они с проводами, потянуть было легко.
Девчонка от такого неожиданного жеста аж подскакивает, испуганно разворачивается
ко мне и распахивает глаза в неподдельном изумлении.
Офигеть она красивая. Это почему-то первая мысль,
что приходит мне на ум. Ведь сестрёнка стоит совсем близко, так, что чувствую
её сбивчивое дыхание, какой-то ягодный запах и почти теряю голову. Неожиданно
Мила изменилась, но это потому, что я все четыре года никак с ней не
пересекался.
— Ой… — растерянно пищит она, всё ещё глядя на меня
пугливо. — Ты… Это ты… Здесь…
Что за бессвязный поток сознания? Такое ощущение,
что сестрёнка сейчас приведение видит перед собой. Шокированная и оробевшая,
будто это не она несколько минут тут жопой крутила, забив на то, что я вот-вот
приду.
— Отец не предупреждал, что я приеду? — я собирался
спросить насмешливо, но на полпути голос меняется на жёсткий.
Потому что я прекрасно вижу ответ в глазах Милы,
которая, кстати, уже отходит от меня подальше. Ну а я не двигаюсь даже.
— Нет, — она говорит с долбанным сочувствием в
голосе. — Наверное, забыл мне сказать, у него в последнее время много дел и…
Я не слышу, что Мила там заливает дальше. Словно
глохну в этот момент. Да и неинтересно мне, какие там оправдания она придумала
моему папаше. И уж тем более бесит эта мягкость в её голосе. Ещё не хватало мне
жалости от чужой девчонки. Которая, кстати, может уже сваливать из семьи —
восемнадцать ведь исполнилось. Или она рассчитывает всю жизнь сидеть на шее
моего отца только потому, что десять лет назад он сношался с её матерью?
— Я сделала себе салат, но ты можешь…
— Зато у тебя, я смотрю, вообще нет никаких дел,
кроме как вертеться перед зеркалом, — я говорю почти параллельно с её последней,
всё-таки донесшейся до меня фразой. Невпопад, получается, слово своё вставил.
Но наплевать.
Мила краснеет. Нет, серьёзно, она смущается? Щёки
ощутимо покрываются румянцем.
Сжимаю челюсть. Я реагировал на эту девчонку, когда
она была совсем мелкая — но это объяснимо, учитывая обстановку, в которой мы
росли. Но почему сейчас у меня внутри ковыряет и дербанит всё от одного её
присутствия?
— Твой салат я уже съел, — хмуро сообщаю, всё равно
сестрёнка, кажется, больше ни слова из себя не выжмет.
