Когда и кто впервые произнес сакраментальную фразу о том, что моим женихом станет не простой смертный, а принц на белом коне, я уже не помню. Помню только, что с ранних лет я поверила в реальность этих слов. Еще в ясельном возрасте набросав в воображении приблизительные приметы жениха, я сама себе объявила принца в розыск и, словно Шерлок Холмс, с головой ушла в сыскную работу. Если бы кто-нибудь поднял меня среди ночи в возрасте около 7 лет и спросил бы, как должен выглядеть в отдаленном будущем мой предполагаемый избранник, я бы, не взирая на усталость, безотлагательно предоставила вниманию вопрошающего детально разработанный фоторобот разыскиваемого с подробным описанием внешности и черт характера: волосы светлые, кудрявые, летящие, овал лица совершенный, глаза ясные, мечтательные, небесно-голубые, нос прямой, решительный, губы манящие; рост высокий, телосложение атлетическое, осанка гордая, из особых навыков можно отметить прекрасное владение мечом и щитом, а также копьем, луком со стрелами и прочими видами вооружений в сочетании с ловкостью и изяществом в движениях; характер фантастический, благородный, к драконам и всякой сказочной нечисти беспощаден. Ну, и конечно, золотая корона на голове плюс кипельно БЕЛЫЙ КОНЬ как неотъемлемая часть натуры. Обычно в таком виде принц являлся мне во сне, усаживал рядом с собой в седло и увозил в свою чудесную сказочную страну.
Мой первый принц – Шурик – идеально соответствовал этому образу: рыжеволос, зеленоглаз, ниже меня ростом на целую голову, без коня и короны, зато в очках с толстыми линзами, отчего старшие ребята прозвали его Телескопом, и с соплями до колен. Милый, трогательный, я просто сгорала от любви! В то время я с папой и мамой жила в семейном общежитии строителей, и Шурик был моим соседом по этажу. Двадцать комнат на одну кухню с туалетом, теснота и грязь общаги, ругань и пьянство соседей, по будням – ужасы детсадовского одиночества, по выходным – радостная, щедрая жестокость уличных мальчишек, – лучшей почвы для взращивания мечты об отпрыске венценосных кровей невозможно было придумать.
Как-то раз, пригласив меня с Иркой Козловой, белобрысой, жидковолосой девочкой, к себе в гости, он разрешил нам играть в кубики, а сам занялся грузовой машиной. Отец Шурика был на работе, мама стирала белье в коридоре у двери, мы в комнате остались одни. Небольшому дворцу из кубиков оставалось только пристроить башню, как вдруг Телескоп, позавидовав плодам наших стараний, подъехал со своим грузовиком к стройке и обратился с требованием:
– Дай кубик.
– Не дам, – твердо сказала Ирка.
– Дай кубик.
– Не дам, – встала Ирка с пола.
– Дай.
– Не дам, – ответила та и шагнула к нему.
В следующую минуту Ирка вцепилась бы в него зубами или плюнула бы, как она обычно это делала в подобных ситуациях, но Шурик опередил ее криком:
– А-а-а… мама!..
Слезы и сопли брызнули из него одновременно и незамедлительно. Тут же с мокрым полотенцем в руках в комнату вбежала тетя Галя, мать Шурика.
– Что тут у вас?
– Она меня стукнула, – пожаловался Шурик, тыча в Ирку пальцем.
– Ты его стукнула? – спросила тетя Галя, схватив Ирку за шиворот и развернув ее к себе.
– Нет, он кубики хотел отнять, – ответила Ирка.
– Дай кубики, – протяжно всхлипнул Шурик и выдул из левой ноздри один за другим три больших пузыря.
– Что тут у вас? Она его стукнула, Сима? – с надеждой в голосе обратилась тетя Галя ко мне.
– Нет, – лаконично ответила я, продолжая строить дворец. – Ирка только кусается и плюется.
– А что, она его укусила? – испугалась Шуркина мать, выискивая на сыне следы от укусов.
– Нет, она не успела.
– Хочу кубики! – отчаянно завопил Шурик и, упав на пол, распластался на деревянных досках.
– Ах ты, зараза! – вскрикнула тетя Галя, и мокрое полотенце заплясало по рукам и ногам Шурика. В следующий момент маленькая, пухлая женщина одним рывком выволокла, как тряпичную куклу, бьющегося в истерике сына в коридор и захлопнула за собой дверь.
Выражение плаксивости на лице Телескопа присутствовало постоянно. Сколько бы раз в детстве он ни попадал в объектив фотокамер, всегда он оставался запечатленным с неизменной кислой улыбкой на лице и глазами на мокром месте. Но любила я его, естественно, не за это, а за его миролюбивый характер, за то, что в ожесточенных детских ссорах и потасовках, когда каждый норовил наподдать другому как можно сильнее, он никогда не давал сдачи.
Серьезным препятствием на пути моей любви к Шурику являлись четыре соседки по общежитию, причем ситуация усугублялась тем, что осенью мы все дружно собирались пойти первый раз в первый класс, где количество соперниц угрожало перерасти все мыслимые и немыслимые пределы. Поэтому перед тем, как разъехаться на лето по бабушкам и дедушкам, я решила официально застолбить за собой все права на Телескопа.
Майский солнечный денек своим веселым чириканием из открытых окон сулил мне надежду на скорое воплощение мечты. Собрав своих подружек в коридоре, я объявила им, что скоро начнется бал принцесс, и девчонки кинулись наряжаться. Шурик, узнав про наши приготовления, появился из своей комнаты в солдатской пилотке, с большим пистолетом в руке и сказал, что он, как и положено красноармейцу, будет защищать меня от бандитов. Разрядив в меня несколько пистонов, Шурик согласился надеть на себя красную занавеску, поблагодарив за отличную плащ-палатку. Я тоже накинула на себя красную скатерть, украсив ее большим розовым бантом. Остальные принцессы явились на бал в нарядах, сооруженных из полотенец и маминых халатов. Предоставив сливкам общества пару минут пофорсить друг перед другом в невообразимых убранствах, я огорошила всех новым заявлением:
