Она всегда прощалась первая.
Не от жестокости. И не от страха.
Не потому, что больше не грел её
Старый очаг, обернувшийся прахом.
И не пытаясь казаться свободною,
Гордо идущею в мире мужском.
Вслед ей не раз говорили: «Холодная», –
Хоть нарекали при встрече огнём.
Не потому, что боялась стать матерью.
Мысли о детях в ней жили. Давно.
Да, это страшно. Но сколько же радости
В детских шагах, наполняющих дом!..
Не потому, что заботам рутинным
Было под силу убить её дар.
Да – она жизнь посвятила картинам,
Но, как и все, искала причал.
Но оттого, что случались мгновения
«Неощущения» с ними себя.
Будто иная вселялась на время
В тело, и в разум, и даже в слова.
Будто иная дарила улыбки,
Громко смеялась, была так мила…
И закрывала глаза на ошибки,
И опьяняла собой без вина…
* * *
Ну, а печаль – отражалась лишь в зеркале.
Где же ты бродишь, родная душа?..
Та, что рисует, прощается первая –
Чтоб оставаться собой. До конца.