Пожалуй, как нигде в столицах, традиционная поэзия органично развивается и естественно востребована в провинции, где человек по-прежнему близок к природе. Музыка слова здесь созвучна ветрам и водам, а смыслы прочно связывают крохотное и краткое человеческое существование с бытием безграничного, бесконечно сложного Мира, законы которого мы едва-едва начинаем постигать. Традиция здесь не застывшая форма, не привычная колея, – она насущна и потому органична, она не ломает пульс жизни в угоду сиюминутному новому, но стремится осмыслить это новое, принять его и сделать частью бытия, не разрушая жизненных основ.
В чаду вороньем, в чёрной пене ли
Шёл некий год. И гулы шли.
И нарастал закат империи
Багровой глыбою вдали.
И в некий час ударил колокол,
Раскалывая небеса.
И всё осыпалось осколками,
В которых август угасал.
И в злато, было уж зачахшее,
Тоской высокою вплелись
И благородство, и отчаянье…
И первый холод от земли…
Стихотворения Сергея Филатова – напряжённый труд соединения трагически рассыпающегося человеческого мира в лоне Мира незыблемого, гармоничного, непостижимо вечного. В этом, собственно, смысл поэзии – сегодня только ей, осмеянной, «модернизированной», разъеденной кислотной иронией, оболганной бесконечным пустословием, – только ей единственной всё-таки под силу восстановить внутренний космос человека, а значит, и весь человеческий мир вокруг него.
Те «якоря», пусть крохотные, но зацепки, пусть тонкие, но живые связи-смыслы, которые выстраивает сегодня – как и всегда – поэзия, удерживают человека и человеческое от распада. Поэзия бьётся за них до последнего дыхания, но когда доходит до предела и последнее – открывается дыхание второе, иное, начинает звучать иная сила, концентрирующая в человеке огромные пласты времени, память народную и память языковую.
Ночь города в окно посеяна
С есенинской похмельной нежностью,
Раскинуто бельё постельное,
Как Русь безропотная, снежная.
Возможны ли другие ценники,
Когда и дверь разбойно взломана!..
И самые глухие циники
Лишь ухмыльнутся: – Нецелована!
Что мне до них! Я сам пожалован
В жестокий чин душеспасителя.
Я, как Москва, горю пожарами –
Не за Россию, за спасибо…
В лучших своих стихах Сергей Филатов одновременно и современен, и традиционен. Современность его – в ощущении мировых трещин и разломов, в осознании великих потерь, в естественной, вполне понятной растерянности перед ужасом времени. Традиционность – в спокойном мужестве преодоления, в лирической силе сочувствия и сопереживания, в могуществе любви и прощения. В той вере, которая одна способна преодолеть отчаянье.
Слово, как влажную марлю, прикладывать
На оголённую рану вины…
Вечер, наполни мне сердце прохладою
И успокой меня светом иным.
Всё это больше, чем миг отречения
От непосильного счастья в миру.
Время, открой мне исконность речения,
Чтобы понять, что и впредь не умру.
Золотом осени, тихой отрадою
Ты осени мою душу и плоть,
Тихий раскидистый клён над оградою…
Видишь, как мало мне надо, Господь!
Не случайно в лирике Филатова мощно прорываются есенинские мотивы – тому причин множество: и времена рифмуются, и темпераменты родственны, и душевная боль за век не только не утолена, но стала глубже и горше… Сам лирический герой книги прямо говорит об этом родстве, и оно воспринимается как знаковое и значимое. Не подражание – бессмысленно подражать Есенину! Не продолжение – кому было дано сказать, тот всё сказал! Именно родство, родовая память, родовые черты.
В поэтическом космосе Филатова, в полном согласии с традицией, гармонично сведены, а зачастую и неразрывно слиты малое и великое, как, например, жилы и реки: «Невозможно остаться никем.// Неизбежно – остаться. Диктую // По скрещению вен на руке, // По слиянию Бии с Катунью…» – и здесь сами упругие, мощные названия рек – имена их – словно вливают в кровь силу! И внутри метафоры безнадёжности закономерно рождается незыблемая надежда:
Видишь, лужи стянуло льдом,
Как глаза во хмелю.
Чей там дом? Да не мой ли дом?..
Кто там спит? Да не я ли сплю…
На чужбинах родной страны
Разметало мой путь земной…
А поля ещё так черны,
Так пусты поля…
В одном из стихотворений «Светлой книги» есть образ «страна одинокого снега». Этот образ можно счесть и парадоксально-случайным – ведь дальше автор добавляет: «тоски одичавшей страна». Но мы рискнём определить его в качестве парадоксально-ключевого, в какой-то степени дающего нам разгадку характера и судьбы лирического героя, которого мы рискнём назвать народным.
Сегодня слово «народный» стало синонимом то ли научному «фольклорный», то ли почти ругательному «простонародный» – нищий, растерянный, убогий… Лирический герой Сергея Филатова народен в ином, парадоксальном смысле – как «одинокий снег» – то, чего много, то, что ощущает себя целым, таковым вроде бы и не являясь, то, что более относится к природным стихиям, чем к миру сугубо человеческому (социальному), и подчиняется Божьему соизволению, а не случаю или произволу. Смысл «одиночества» здесь более личностен, чем трагичен, хотя и сила трагизма ощутима почти в каждом стихотворении.
