Ему вспомнилась ветхая землянка, в которой ютилась его небольшая семья. Отец и мать были беженцами из Гренуа, но сам он родился уже вполне законным гражданином Ахариамского королевства. Вспомнил, как отец, вкалывая с утра до ночи круглый год почти без продыха, скопил приличное состояние и превратил землянку в уютный загородный домик с собственным, хоть и небольшим, земельным участком. Мама засадила всю землю фисташковыми деревьями, и ухаживала за ними, как за родным сыном, а, временами, даже ещё пристальнее. Вспомнил, как рос, помогая родителям в их делах, как учился в храмовой школе, как после этого по собственному желанию отправился служить в армию. Вспомнил свой первый бой, который провёл, спрятавшись в грязном овраге, обмочив от страха штаны. Вспомнил и второй бой, в котором с огромным трудом впервые отнял человеческую жизнь. Вспомнил, как в третьем бою зарубил в порыве исступления двенадцать противников и был за это представлен к награде. Вспомнил, как спустя три года вернулся домой ветераном войны, и уже не в звании рядового, а с сержантскими погонами на плечах парадного мундира. Вспомнил, как не мог найти себе места в мирной жизни и как чуть ли не со слезами на глазах умолял командование снова отправить его на фронт. Вспомнил и проклял себя за это уже в который раз за сегодняшний день.
Где-то неподалёку завыл волк, вероятно, уже почувствовавший запах крови, и предвкушающий скорый падальный пир. Вой этот отрезвил и отогнал воспоминания, обратив мысленный взор на мир материальный.
Из-за отсутствия левого глаза пехотинцу приходилось то и дело крутить головой, чтобы не пропустить внезапную атаку и успеть вовремя поднять щит. Ему оставалось лишь надеяться на то, что окружавшие его со всех сторон противники не заметили этого физического изъяна, который скрывался за тонкой прорезью для глаз покрытого вмятинами и глубокими рваными бороздами шлема. Стоило отвлечься лишь на миг, потерять бдительность, опустить взор или чуть ослабить хватку посиневшей от лютого мороза руки, всё ещё крепко сдерживающей рукоять трофейного палаша – и о благоприятном для пехотинца исходе боя можно было забыть. К слову, о победе он даже не мечтал. Трясущиеся то ли от холода, то ли от страха поджилки как будто подначивали его бежать. Бежать без оглядки, невзирая на тупую боль, что пульсировала в правой лодыжке, в которую угодила стрела одного из северян. Железная пластина, слой толстой кожи и меховая внутренняя обивка высокой обуви несколько смягчили удар, но острие наконечника всё-таки вспороло мышцу и, вероятно, вену, потому что в сапоге теперь неприятно хлюпало что-то вязкое и тёплое.
Мало того, что смотреть приходилось лишь одним глазом, который ему выбили в предыдущем бою несколько дней назад, к тому же через тонкую прорезь шлема, так ещё и сама природа оказалась с противниками заодно. Перед самым началом боя не на шутку разыгралась снежная буря, к которой северяне были привычны, и обзор стал практически минимальным: если вытянуть руку вперёд, то кончик лезвия меча уже терялся в непроглядной белой пурге. Ориентироваться приходилось в основном на хруст снега под ногами противников и интуицию, которая до этого момента пехотинца подводила крайне редко.
Откуда-то справа послышался странный шум. Пехотинец не стал размышлять о том, было ли это похоже на завывание ветра или на звуки приближающегося северянина, и просто повернулся всем корпусом, поднимая каплевидный щит так, чтобы верхнее его ребро находилось вровень с носом, но не закрывало обзор единственному уцелевшему глазу. Несколько мучительных мгновений ничего не происходило, но затем из плотной белой стены бури вдруг прилетело нечто, с глухим хлопком врезавшись в щит. Затем ещё один странный снаряд угодил ему в левое бедро, но боли от удара не оказалось. Третий попал в короткий алый гребешок на шлеме, так же не нанеся ни малейшего урона.
Пехотинец зарычал от злости, когда догадался, что происходит. Северяне знали его позицию и просто насмехались над ним, забрасывая снежками. Понимая то, что тот никуда не убежит, они бесстрашно окружали раненого воина, затевая страшную, смертельно опасную для королевского гвардейца игру.
Пурга слегка ослабла, зона видимости расширилась на метр или полтора. Где-то за белой пеленой появились смутные силуэты, снующие туда-сюда со скоростью лани, словно их движения нисколько не сковывались сугробами по щиколотку и шкваловым ледяным ветром. Вдобавок, северяне смеялись, и каждый раз, когда очередной снежок попадал в цель, раздавался особенно неприятный, низкий, почти утробный хохот. Хохот победителя.
– Побливе подойдите, пфы бефеные, – тихо процедил пехотинец, и отметил, что с пятью выбитыми зубами разговаривать чрезвычайно неудобно.
Какая-то неведомая сила заставила его снова вскинуть щит и упасть на одно колено. Как раз вовремя: в тот же миг в обитое сталью дерево угодил не снежок, а самая настоящая стрела. Пехотинец выглянул из-за щита, чтобы понять, откуда произошёл выстрел, и тотчас обречённо вздохнул, поняв, что установить дислокацию противника всё ещё не представляется возможным из-за ужасных погодных условий. Если бы не изорванный алый плащ и такого же цвета накидка поверх лат, на которой золотой нитью был вышит герб Ахариамского королевства в виде восседающего на троне льва, его тоже было бы обнаружить крайне проблематично. Но вся эта геральдика сейчас служила скорее мишенью, нежели предметом гордости. Недаром северяне носили лишь светлые и сливающиеся со снегом одежды, а лица мазали белой глиной или голубиным помётом. Заметить такого бойца в сугробе было совершенно невозможно, пока тот не нападёт первым.
