Девушка уселась в кресло в позе лотоса. Так было принято. Она любила находиться в кабинете на втором этаже, где все было в светлых тонах. В интерьере и в одежде она предпочитала белый цвет, называя его образцом женственности и непорочности. С умным видом она занималась всякой ерундой, например, переставляла вещи с места на место или вертела в руках золотистую статуэтку кошки. Определить, что она дома, было легко: она либо разговаривала по телефону, либо залипала на мелкие детали, как сейчас – взяла баночку со скрепками, вывалила ее содержимое на стол и увлеченно стала распределять железки по группам. Я не понимала, как можно тратить столько времени на эти бесполезные занятия. Я во многом ее не понимала, и мне потребовался ровно год на то, чтобы узнать, кто она такая.
– Джейн, ты какой коктейль сегодня хочешь? Ананасовый или, может быть, клубничный с кокосовым молоком? – сказала я, пробираясь на второй этаж. Легким нажатием кнопки я раздвинула белую ширму с иероглифами.
– Ой, Мэджи, я даже не знаю, – с ленцой ответила Джейн, не отвлекаясь от скрепок, – все настолько вкусно. А можно смешать это вместе?
Джейн любила растягивать слова, словно она поет, и делать между ними паузы. С первого взгляда могло показаться, что она пытается произвести впечатление, но нет, у нее всегда так было. Она вела себя таким образом даже дома, будто играла на сцене, причем обычно это называют плохой актерской игрой. Хороший актер находится в состоянии, плохой пытается передать это состояние. Как бы между делом я заявила: «Помню, Сэм обещал отвезти нас в серфинг-клуб. Надеюсь, получится».
– Опять серфинг! Мэджи, ты неисправима! Я быстрее стану кормом для акул, чем встану на эту треклятую доску, – нервно сказала Джейн.
«Было бы здорово, если бы тебя съели акулы», – подумала я, но, конечно же, не произнесла этого вслух. Давно мечтаю увидеть Джейн попавшей под машину, погрызанной дикими собаками или съеденной акулами. Но если это случится, то нескоро.
Сэм – это наш общий знакомый. Ничего личного. Он часто возил нас в серфинг-клуб – место, где собирается много богатых людей из окрестностей, где все эти люди ходят с каменными лицами, напоминающими статуи. Одеты с иголочки, двигаются так, словно по подиуму, говорят тихо и медленно. Там можно встретить девушек, чьи груди больше их голов и чьи губы заставляют думать о сомах или других видах диковинных рыб. И все это так торжественно, спокойно. К вечеру, когда количество выпитого или иным образом употребленного превышает все возможные лимиты, обстановка меняется. Из скорлупы неподвижных статуй вырываются наружу звери: тигры, обезьяны, собаки, свиньи. Издают в микрофон характерные звериные звуки, и этот визг под музыку называется «караоке». Те, чье былое спокойствие и невозмутимость можно было сравнить с аристократическим, теперь пляшут по танцполу, стягивают с себя галстуки и пиджаки, домогаются до молодых хостес и официанток.
– Ты издеваешься? – взбодрила я Джейн. – У нас нет акул! Телевизора насмотрелась, что ли?
– У нас нет телевизора, – пробормотала Джейн.
– Ни акул, ни телевизора. Что за жизнь? – улыбнулась я. – И вообще, хватит болтать, спускайся, я хочу угостить тебя коктейлем! – произнесла я и тут же засмеялась, глядя на композицию из скрепок, выложенную на столе.
Джейн сообщила, что ждет звонка, и попросила не мешать ей. Облом. Ну когда же, когда? Сколько времени мне терпеть эту Джейн?
«Ведет себя прямо как моя мать», – подумала я.
«Как мать? Откуда ты знаешь, как вела бы себя твоя мать, если ты с ней даже никогда не общалась?» – перебил меня внутренний голос.
«Точно», – согласилась я.
С недавних пор я беседую сама с собой. Я на много месяцев практически выпала из жизни, и эти абсурдные внутренние диалоги, в которых я пламенно спорила сама с собой, смешила себя и доказывала, что нужно жить дальше, были наглой ложью. Но именно ложь и помогала мне жить дальше. Все люди лгут, сначала себе, а потом и другим.
Я спустилась по лестнице на первый этаж, где на светлом полу гуляли лучи солнца и нежился кот Джейн. Обычный, бело-рыжий, таких японцы любят изображать на открытках. Она все еще увлеченно разговаривала с кем-то, и этот разговор затянулся почти на три часа, а я стояла на кухне и ждала ее, как истукан. Я вновь поднялась на второй этаж и посмотрела на нее. Она говорила что-то о путешествиях и с таким же энтузиазмом выкладывала на столе рисунки из скрепок.
– Меня зовут в Индонезию, не знаю, ехать или нет, – говорила она кому-то по телефону, – нужно не только выбирать, куда поехать, но и с кем, – продолжала она. Очевидно, речь шла обо мне и о других людях, которым я кинула клич о предстоящей поездке. – Не знаю, как поведут себя эти люди, в путешествиях все раскрываются с другой стороны. Была история с одной девушкой; мы поехали на автомобиле и уже находились в пятистах километрах от пункта отправления, а она начала плакать и просить отвести ее обратно. Думали, она под кислотой и ее отпустит, но не тут-то было. Она всю дорогу ныла о том, как ей с нами плохо, и поездка была испорчена.
