В Галерее множество Художников упорно трудились над своими рисунками. Было очень душно, но никто не обращал на это внимания, поскольку за всеми строгим взглядом ясных голубых глаз следил Главный Магистр Судьбоведения и любое неповиновение наказывалось лишением возможности пересдать тяжёлый экзамен.
Ягель осторожно и медленно водил тонкой кистью по полотну, словно вытягивал из банки ложку мёда. По его лицу лениво стекали капельки пота, но Ягель не обращал на это внимания. Он мельком посмотрел на огромные настенные часы, мерно и безразлично ко всему отсчитывающие минуты, и издал тревожный вздох. До конца экзамена оставалась каких-нибудь пара минут, и Ягель явно был не в восторге от своей работы. Он посмотрел на сидящего рядом друга, и тот подмигнул ему.
– У вас осталось не более пяти минут, – строго поторопил своих подопечных Главный Магистр. – Заканчивайте и сдавайте работы.
Ягель в отчаянии кинул кисть в специальную баночку с водой и встал, разглядывая получившуюся работу. Времени (да и желания) на исправления всё равно уже не осталось, и Ягель решил не испытывать терпение Главного Магистра, поэтому дал рисунку высохнуть и, положив его на широкий стол из тёмного дуба, вышел из галереи.
– Получилось? – Ягель услышал сзади взволнованный голос своего лучшего друга Пабло. – Магистр сказал, результаты можно будет узнать завтра утром.
Ягель повернулся к нему. Пабло светился от возбуждения и был похож на прикроватный ночник.
– Я не уверен, что справился, – Ягель покачал головой. – Точнее будет сказать, уверен, что не справился. Сегодня не мой день.
Пабло хлопнул его по плечу.
– Да ладно тебе, подождём до завтра. Как говорится, надежда умирает последней. А мне вот уже не терпится получить Золотую кисть и начать настоящую работу с Человеком.
Ягель усмехнулся.
– И чего тебя так тянет к Людям? Неужели нет достойной работы в Полисе? Многие выпускники нашли себя именно в Полисе и сейчас, насколько я знаю, вполне довольны своей жизнью. Не обязательно же быть бессмертным Художником судеб!
Пабло резко остановился и с недоверием посмотрел на друга.
– Да ты что, это же наше призвание! – он сказал это с таким пафосом и вызовом, что Ягель невольно поёжился и задумался.
А ведь Пабло действительно верит в эту чушь про бессмертное призвание, которую им чуть ли не каждый семинар вливали в уши лучшие умы Полиса. Но теперь всё, обучение закончено, осталось только сдать этот чёртов экзамен и получить долгожданную свободу. В отличие от своего друга Ягель совсем не стремился на работу с Людьми. Он не хотел тратить время на изображение человеческих судеб, он не хотел всю жизнь тенью следовать за Человеком и рисовать прошедшие/грядущие события его жизни. Гораздо больше его привлекала перспектива спокойной работы в Полисе, он хотел стать сначала помощником Мастера, а потом и самому стать Мастером, открыть свою мастерскую и быть наставником. В последнее время всё больше выпускников задумывалось над работой в Полисе, нежели чем с Людьми, и, не желая терять работников, магистры пропагандировали на занятиях эту ересь про призвание, привлекая таким образом выпускников к нервной гонке за Человеком, который тебя даже никогда не увидит.
Глядя на затуманенное мечтой лицо друга, Ягель с грустью убедился, что Пабло уже завербован, и решил сейчас не переубеждать его. Будет время, он обязательно с ним поговорит, а пока им стоило отдохнуть после тяжёлого дня, поэтому Ягель примирительно улыбнулся и предложил:
– Может, ночью пройдёмся до паба? Я бы не отказался от расслабляющей порции виски от Мариетты.
Пабло расплылся в блаженной улыбке.
– Точно, сегодня же её смена, как я мог забыть! Я бы не отказался ещё и от расслабляющего массажа от Мариетты!
– Кто знает, может, сегодня тебе повезёт.
***
Ночной Полис очень сильно отличался от дневного Полиса. Ночью жизнь раскрывалась, как бутон созревшего цветка, жители выходили из своих домов, из душных кабинетов, в которых прятались днём, словно беспомощные улитки, и позволяли себе забыть о дневных проблемах, наслаждаясь жизнью и свободой.
Дневной и ночной город были кардинально противоположны друг другу. Днём каждый житель должен был выполнять предписанные ему Великим Правителем обязанности в соответствии со своим социальным положением. Никто не спрашивал, почему и зачем, каждый беспрекословно исполнял свой долг. Но с наступлением темноты, когда Великий Правитель погружался в сон, строго упорядоченная дневная жизнь постепенно замирала, словно уходя в тень и уступая место безудержной ночи. Ночью было позволено всё. И именно ночью, среди вакханалии свободы и пьянства, во многих жителях просыпалась дремлющая днём революционная жилка. Свободолюбивые мысли, неизбежные при таком тоталитарном режиме и контроле, звучали повсюду, шёпотом и во весь голос, в пьяном угаре и в душевной беседе среди близких друзей. Однако жизнь в Полисе была устроена таким образом, что это свободолюбивое настроение было возможно только в ночное время, утром же, с первыми лучами солнца, все снова приступали к привычной работе, впадая в некий транс, словно забывали всё, что происходило ночью. Создавалось такое впечатление, что утром все разом теряли память. А может быть, кто-то в действительности намеренно
