Глава 1. Вместо предисловия.
Малютка, лежащий на фланелевом одеяле в красно-белую клеточку, громко кричал и периодически дрыгал ножонками и ручонками, привлекая к себе внимание. Он был довольно крупным и упитанным младенцем, на радость молодой матери. Та лежала на кровати рядом с ним и выглядела очень уставшей, но счастливой. Каждый раз, когда старые и прогнившие половицы в коридоре скрипели сильнее обычного, взгляд ее метался к двери. Она с нетерпением ожидала своего супруга, чтобы они вместе могли полюбоваться на их новорожденного сыночка и поговорить о том, как им следует жить дальше.
Никому не укрылось, что она была слегка растеряна, несмотря на безмерную радость от появления на свет их с Дэниелем первенца. Кэтрин Миллер, так звали эту молодую мать, в данный момент переживала о многом. Беременность была для нее первой, к тому же, на ранних и тем более на поздних сроках она протекала очень нелегко.
Дэниелю приходилось раз за разом менять работу из-за того, что частенько супруга не могла даже голову поднять, чтобы позаботиться о себе и он был вынужден оставаться с больной женой, заботиться о ней самой, и делать все дела по дому вместо нее. По этой причине он и не задерживался ни на одной работе слишком долго, и казалось, уже вошло в традицию, что после трех-четырех дней работы ему давали расчет, каждый раз приправляя этот расчет ехидными упреками в спину, мол, «зачем он вообще женился на больной девушке, которая даже не может выносить ребенка».
Дэниель проглатывал эти ехидные замечания, но это вовсе не означало, что они его не ранили. Кэти он ничего не говорил, чтобы не расстраивать ее, изо всех сил стараясь разрешить все проблемы самостоятельно. Он очень переживал за супругу и ждал рождения их малыша не меньше, чем сама Кэти. А проблемы начали появляться, и от них некуда было деться, и самая большая из них была в том, что он влез в долги, о чем вскоре узнала Кэтрин.
Девушка так озаботилась этим, что заболела еще сильнее, и они оба оказались в постоянном страхе, что она может потерять ребенка. Когда ее гнев прошел, она стала упрекать себя в том, что именно из-за нее он стал должником. Она сильно и часто плакала по ночам от бессилия, но держала все свои мучительные размышления при себе.
Вскоре, из-за ее недомолвок они с Дэниелем стали чаще ссориться, и временами доходило до того, что разговор заходил о разводе. Конечно же, угрозы развода исходили от Кэтрин и ранили Дэниеля посильнее, чем злобные перешептывания коллег.
Несколько раз мужчина в отчаянии думал о том, что его шаветт – бритва, которую он берёг как зеницу ока и начищал так, словно это был кусок золота, могла бы запросто закончить его мучения. Однако спустя день или два он с отвращением вспоминал подобные мысли, потому что как бы ему ни было тяжело, он любил жизнь и любил свою жену. К тому же, к великому раздражению Кэти, он так сильно был привязан к своему младшему семнадцатилетнему брату по имени Чарли, которому с младенчества заменил отца-моряка, бросившего семью ради морских приключений, что таскал его с собой везде, где только можно.
Даниэль ни за что не смог бы покинуть его, тем более таким ужасным способом. Даже тогда, когда Дэниелю давали отворот-поворот на очередной работе и они с Кэти снова собирались переехать в тот или иной конец города, чтобы найти очередную новую работу и квартирку за приемлемую месячную плату, куда бы они ни собрались переехать, на перроне неизменно с ними рядом стоял светловолосый угловатый парнишка с чемоданом в левой руке и улыбался так широко, что его рот растягивался от одного уха до другого.
А рядом с ним всегда неизменно стоял Дэниель – его темноволосый старший брат – и приобнимал его за плечи. Кэти только вздыхала, и каждый раз они отправлялись в путь вот такой вот компанией, пока окончательно не поселились в неком поселении, где вечно удачливому Чарли совершенно случайно досталась усадьба (а если быть точнее, то он выиграл ее в карты).
Однако эта случайность наконец-то расположила сердце Кэти к брату мужа (саму ситуацию приобретения усадьбы благоразумно скрыли от неё), и она наконец простила супруга за то, что тот разве что к ним в спальню не таскал мальчишку, и смирилась с его присутствием в их жизни.
Кэтрин снова взглянула на уже притихшего крохотного сына, который внимательно смотрел в потолок, сжимая и разжимая кулачок то на одной ручке, то на другой. Кэти не удержалась от нежной улыбки и протянула свою руку, чтобы потрогать редкие темные волоски на затылке малютки, который от её прикосновения снова захныкал и наконец заголосил в полный голос. Кэти вздохнула и убрала руку, удивляясь силе лёгких своего сына. В комнату вошла пожилая женщина и сурово взглянула на молодую мамашу. Та совсем растерялась и отвела взгляд в сторону.
– Мамочка, вы будете кормить своего малыша сейчас? – спросила она таким же суровым, как её взгляд, голосом. – Или же я унесу его в детскую комнату?
Кэтрин кивнула и протянула руки к своему малютке. Пока она ещё кормила малыша, любуясь красотой живых синих глазок – фамильной чертой Миллеров, – в комнату ввалился её супруг с огромным букетом цветов и коробкой конфет, перевязанной голубым бантиком. Он был слегка на веселе, но, как сам утверждал, – это было простительно, ведь сегодня родился его сын!
