* * *
Человек ввалился в заведение Хибера Финна и застыл в открытых дверях, осоловело глядя перед собой. Весь в крови, он с трудом держался на ногах и стонал так, что у собравшихся по спине побежали мурашки.
Некоторое время слышалось только, как лопаются пузырьки пены в кружках; все лица были обращены к незнакомцу – чьи-то бледные, чьи-то румяные, чьи-то в паутине вздувшихся красных прожилок. На каждом лице дрогнуло веко.
Мужчина стоял, шатаясь, – глаза широко раскрыты, губы дрожат.
Присутствующие сжали кулаки. «Ну! – молча кричали они. – Давай же! Говори!»
Незнакомец сильно подался вперед.
– Авария! – прошептал он. – Авария на дороге!
Тут колени его подогнулись, и он рухнул на пол.
– Авария!
Человек десять кинулись к бесчувственному телу.
– Келли! – Голос Хибера Финна перекрыл все остальные. – Давай к дороге. И поосторожнее там с ранеными. Полегонечку. Джо, беги за доктором.
– Погоди! – раздался негромкий голос.
Из-за отдельной стойки в темном закутке бара, где удобнее всего предаваться философским раздумьям, темноволосый мужчина щурился на толпу.
– Доктор! – воскликнул Хибер Финн. – Это вы!
Доктор и с ним еще несколько человек поспешно удалились в темноту.
– Авария… – Угол рта у лежавшего на полу задергался.
– Осторожней, ребята.
Хибер Финн и двое других уложили пострадавшего на стойку бара. Он лежал на наборном филенчатом дереве, красивый, как покойник, и в толстом зеркальном стекле двоилось отражение беды.
На ступенях толпа замерла в смятении: казалось, океан в сумерках затопил Ирландию, и теперь они окружены со всех сторон. Огромные волны тумана скрыли луну и звезды. Моргая и чертыхаясь, люди один за другим ныряли с крыльца и пропадали в глубине.
За их спиной, в ярко освещенном дверном проеме, остался стоять молодой мужчина. На ирландца он был не похож: волосы не рыжие, лицо не бледное, не мрачный, но и не веселый – вы могли бы принять его за американца. И не ошиблись бы. А зная это, вы бы сразу догадались, почему он ни во что не вмешивается: боится нарушить незнакомый ему сельский ритуал. С первого дня в Ирландии он не мог отделаться от чувства, что живет на сцене, где ему, не знающему роли, остается только таращиться на действующих лиц.
– Странно, – неуверенно возразил он, – я не слышал шума машин.
– Разумеется, – чуть ли не с гордостью отвечал старик, который из-за артрита не мог продвинуться дальше первой ступеньки и топтался на ней, что-то крича в белые глубины, поглотившие его приятелей. – Поищите на перекрестке, ребята! Там чаще всего сталкиваются!
– Перекресток! – Со всех сторон застучали шаги.
– И шума аварии я тоже не слышал, – настаивал американец.
Старик презрительно фыркнул:
– У нас не услышишь грохота, скрежета и лязга. Но если охота посмотреть – сходите туда. Только не бегите. Такая темень, черт ногу сломит! Еще, чего доброго, налетите сослепу на Келли – вечно он несется как очумелый. Или прямехонько на Фини наткнетесь – этот так надерется, что дороги не разбирает, куда уж там пешеходов. Фонарь есть? Он вам не поможет, а все равно возьмите. Ступайте же, слышите?
