Первое испытание закончилось ужасно. Наверное, не стоило пробовать первый раз в пятницу, да еще и тринадцатого. Это я так пытаюсь шутить. На самом деле похоже мне еще повезло, что я сейчас в себе и могу что-то писать. Еще несколько часов назад у меня были сомнения насчет того, что такая возможность мне представится.
Сегодня к вечеру понемногу начал приходить в себя. Сейчас я сильно сомневаюсь, что рискну повторить эксперимент, поэтому постараюсь как можно подробнее описать свои ощущения. Также неверное стоит рассказать немного о подготовке к эксперименту – до сего момента все записи по проекту носили чисто функциональный характер. Разумеется, они зашифрованы, и если со мной что-нибудь случится, их будет не просто восстановить – я пользовался разными шифрами, даже для одной записи, и тому же изымал некоторые звенья из цепочек рассуждений. Довольно важные звенья.
Конечно я не один работал над проектом – вряд ли одному человеку под силу достичь такого результата, а в том, что он достигнут, я сейчас практически не сомневаюсь. Но сам механизм работы не совсем традиционный для науки. Несколько десятков, если не сотен, человек по всему миру проводят исследования и ставят эксперименты, находясь в разных частях света. Их объединяет только один интернет ресурс, где собирается вся полученная информация.
Эти люди, которых я не знаю, и которые знают меня исключительно под ником (если вам угодно знать этот мой ник, пожалуйста – NGL, а еще это мои инициалы), размещают на закрытом сайте свои результаты. Каждый из работающих по проекту может самостоятельно продвигаться дальше на основании своих или чужих результатов, он может как угодно их трактовать и использовать. При этом каждый может преследовать свои цели, выкладывая информацию, может выкладывать ложные сведения, недоговаривать или привирать, пытаться выдавать спорные результаты за истину.
Но сейчас все это не важно, поскольку, как я уже написал, результат достигнут. Я продрался сквозь дебри информации, и, при минимуме средств, достиг…
Я не знаю, чего я достиг. Но мне кажется это что-то очень значимое. Расплата за это достижение также весьма существенна. Я еще, кстати, не уверен, что расплатился сполна. Последние тридцать часов были для меня сущим адом.
Сразу после того, как меня выбросило обратно, я ощутил боль. Даже так БОЛЬ. Любая другая боль, которую мне приходилось испытывать за мои тридцать два прожитых года была по сравнению с этой чем то довольно незначительным, хотя тоже заставляла меня в свое время мучиться, иногда кричать, стонать, искать обезболивающие или новую дозу. Да было в моей жизни и такое.
То, что было вчера, это была тотальная боль, боль в квадрате, кубе, в сотой степени. Болело все. И все болело на максимальной мощности. Так мне, по крайней мере, казалось.
Несчетное количество раз я был близок к тому, чтобы отключиться. Но что-то внутри явственно подсказывало мне, что из этого забытья я, скорее всего, уже не вернусь в наш мир. И я терпел. Мое тело кололо, жгло, сковывало и раздирало, мой мозг растекался по стенкам черепной коробки, а потом сжимался в горошину, мои глаза лезли из орбит, чтобы потом закатиться, дрожь разбивала тело, а параллельно простреливали судороги. И в следующую минуту все повторялось в произвольной последовательности, но неизменно на максимально ужасной, неимоверной, мощности.
В таком состоянии течение времени замедляется, и если бы я был отпетым мазохистом, я бы конечно по достоинству оценил возможности посмаковать доставшуюся мне болевую благодать. Но я даже близко не мазохист. И раздираемый тотальной болью я мечтал только об одном – чтобы это все поскорее закончилось. С одним лишь ограничением – не смертью.
Я неплохо подготовился к проведению эксперимента, и это мне также сильно повредило. Я запер подвал часовым замком – в течении двадцати четырех часов никто не мог сюда войти, а я не мог выйти. Да я запасся водой, едой, сильными болеутоляющими – опыт великая вещь, я знал, что что-то из этого, а может даже и все, может понадобиться. И понадобилось. Но не помогло.
Я был готов бежать, или скорее ползти, извиваясь и корчась, за помощью. Но я не мог отсюда выбраться.
В моей ситуации ужаса добавляло еще и то, что я совершенно не знал, сколько это состояние будет продолжаться. Ты находишься один на один с болью. Ты с ней уже вечность, и впереди у вас еще вечность. Состояние близкое к безысходности. Но я знал и верил, что все рано или поздно пройдет. Надеялся только что это «пройдет» будет не вместе со мной. Так оно и вышло.
Когда боль хоть немного стихла, и я перестал ощущать близость возможного летального исхода, я дал моему измученному организму погрузиться в сон. Никогда раньше не видел таких сильных снов, но они, в сущности, были лишь слабым отголоском того, что я пережил во время эксперимента.
Пока впечатления еще свежи, хотя уже и смазаны последовавшими за выбросом переживаниями, я должен их записать. Это хорошее правило – не давать своему мозгу додумать и видоизменить увиденное или прочувствованное. Вот даже сейчас я понимаю, что мой мозг пытается подстроить те ощущения под имеющуюся в его распоряжении картину мира.
