Москва, 21.00
На чужой мате-рик
Захлебнёт-ся мой крик,
Я тво-я, ты – не мой,
Я кричу, ты – немой… —
стонала низким голосом транс-Дейна.
Машинка повернула с Фрунзенской набережной, прибавила ходу на зелёный и поползла по длинной петле на эстакаду Третьего кольца.
«Вечер воскресенья, а дороги забиты, – подумала Алёна. – Что сложного по времени всё разнести? Так и прутся толпами – сначала в центр, потом обратно. А шоу файное получилось…»
Через весь океа-ан
Через сем-надцать стран…
Алёна откинула спинку сиденья, легла и вытянула ногу в футси «Гинза Канемацу». Правый карчик пульсанул синим. Алёна ткнула пальцем в монитор, чекнула пикапера. «Файный, – оценила она мужчину справа. – Хотя и с бородкой». Потянулась пульсануть в ответ розовым и слетела с сиденья, больно ударившись о панель.
Карчик остановился резко, как древняя автоха, без мягкого поглощения инерции. Алёна ещё помнила такие – с рулевым колесом, с ручкой безопасности. Нет: ручка – для передач, а «безопасность» – это ремень. Без него и с места не тронешься.
Свет в салоне погас, транс-Дейна замолчала. Алёна пошарила по панели, нажала всё по очереди. Ручное управление не отзывалось, да и зачем оно? «Всё равно джойстиком не умею! – разозлилась Алёна. – Что стряслось? Может, карту управления заблокировали? Нет, с блокировкой КИУ за день предупреждают. И не завёлся бы».
Алёна посмотрела в окно, в камеры. Впереди сияли башни Москвы-Сити, сзади на титановой колонне светился раскинувший руки Гагарин, а Третье кольцо, докуда доставал глаз, погасло и остановилось. Из тёмных обездвиженных машин уже вылезали люди.
Ручное открывание нашлось не сразу, пока шарила по двери – сломала ноготь. Алёна всхлипнула от обиды: «Ну почему, почему всё сразу?! Полный пробой! Только позавчера сделала!»
Алёна вытянула руку, любуясь рыбками в объёмной глубине ногтей. Море светилось бирюзой, плавники с хвостами плавно поднимались и опускались. И только на среднем пальце…
– Что встала? Другого места не нашла на ногти лукать? Шевели булками!
– Сам шевели, козёл! – огрызнулась Алёна и шагнула в сторону. Надо же! Тот самый, с бородкой. Люди стояли возле своих машин, крутили головами по сторонам, переговаривались.
«Пойдём, чего ждать?»
«Куда ты пойдёшь, дура? Пешком до Ленинградки? Сейчас включат, поедем!..»
«Если все встали – это системный баг. Смотри – Комсомольский тёмный стоит, и Хамовнический, и Метромост…»
«Интрофай тоже молчит! Полный пробой вообще!..»
«Слушай – да! У тебя тоже? Тогда это не баг – это супербаг!»
Алёна коснулась языком нёба, но привычного медового тона «ВКЛ.» не прозвучало. Алёна попробовала ещё и ещё. Чип был на месте, но не отзывался. Тишина. Слева и справа люди с отсутствующими лицами сосредоточенно пытались сделать то же самое.
Алёна почувствовала себя беззащитной, потерянной и никому не нужной. Брошенной. Интрофай молчит – нет связи, нет чатов, нет френдов. Ни ньюсов, ни эдвайсов, ни рекламы, ничего. Одна-одинёшенька в тёмном мире.
– О!.. Смотри!!.. Вон, вон!!! – загалдели вокруг, тыкая пальцами вверх на треск вертолётов.
– «Робинзон-смарт»!
– Это СтарКоптеры, правительственные!
– Не правительства, а фельдъегерей! Они парами ходят!
Алёна не разбиралась в вертолётах. «Робинзоны» это были или правительственные «СтарКоптеры», но они вдруг прекратили трещать и косо заскользили вниз, прямо на них. Лопасти по инерции вяло крутнулись в нисходящем потоке; жёлтое брюхо вертолета надвинулось на Алёну; волосы её поднялись и распушились, как под огромным феном. Задохнувшись, она схватилась за голову, закрыла глаза, и через мгновение гулко ахнул сдвоенный взрыв.
Вертолёт рухнул на забитый машинами Хамовнический вал. Жёлто-красный огненный шар вспух до третьего этажа, вышиб окна, и по фасаду заскользили играющие багровыми отсветами стеклянные ручейки. Пламя сразу же потекло по дороге в обе стороны. Некоторые машины взрывались и разбрасывали языки пламени, другие горели ровно и спокойно, потрескивая, как дрова. Карчики вспыхивали поочерёдно – пылающая лента, как цепь падающих доминошек, быстро удлинялась и ползла по заезду на Третье кольцо. Вместе с огненной гусеницей перемещались человеческие крики. Они рвали дымный воздух всё громче и громче, ближе и ближе.
«А если бы внизу остановилась? – подумала Алёна. – Но… сейчас ведь потушат?»
– Вон там, за Парком – тоже горит!
– И вон там!
– А второй вертолёт где?!
– В реку упал!
– Огонь сюда идёт! Сгорим!
Справа и слева вдруг истошно и бессмысленно закричали, срываясь на визг. Алёна вцепилась в дверь карчика, закричала тоже, не слыша себя. Снизу ударила дымная волна горящего пластика, Алёна судорожным движением рта попыталась вдохнуть воздух, которого уже не было, схватилась за горло и потеряла сознание.
Санкт-Петербург, 21.00
Свет погас, когда Женя с Денисом были в двадцати шагах от эскалатора. Друзья наткнулись на передних, им наступили на ноги задние.
– Что за чёрт?! И эскалатор встал!
– Да «Маяковская» вообще невезучая. Постоянно эскалаторы ломаются. Неделю чинят – день работают.
– А со светом что? – спросил Женя.
– Что – «что»? – почему-то рассердился Денис. – То! Закон Ома и правило буравчика! Радуйся, нам повезло ещё, выйти успели. Если электричество отрубилось – значит, все поезда встали, ворота на станцию закрыты. Прикинь – в тёмном вагоне сидеть?