Мальчик уже не дышал, но мужчина, словно подстегиваемый неведомой силой, еще какое-то время продолжал и продолжал сдавливать хрупкую, почти цыплячью шейку сведенными в судороге пальцами. Наконец очнулся и, не отрывая взгляда от выпученных в потолок серых, потухших глаз, расстегнул ширинку. Перевернул обнаженного ребенка на живот, раздвинул маленькие ягодицы и вошел вглубь несколькими прерывистыми толчками, яростно пронзая до упора податливую плоть. Через пару минут все было кончено, и тот, кто прятался под человечьим обличьем, опустошенный, но получивший настоящий оргазм, который дарил ему дьявол всякий раз за отнятую жизнь и поругание над невинным, пошатываясь, направился в ванную. Высокий, хорошо сложенный, с крупными чертами лица.
Потом, скрежеща зубами и сопротивляясь рвотным позывам, он положил еще не остывшее тельце в большой баул, бросил туда одежду, следом латаный рюкзачок с толстой книжкой про Гарри Поттера и вышел из дома.
Летнее утро, холодное и пасмурное, только начиналось. Он пожалел, что не взял ветровку, но возвращаться – плохая примета, поэтому, не обращая внимания на озноб, свернул в сторону гаражей и направился со страшной ношей за машиной.
Уже выруливая к пустырю перед раскинувшимися впереди новостройками, вспомнил, как накануне вечером весело играл с доверчивым мальчиком, которого без особого труда заманил к себе в квартиру, как угощал его эклерами1 и, оттягивая кульминационный момент, будто случайно прикасался к нежной, с голубыми прожилками, детской коже. И тогда его сердце наполнялось отвращением. Жгучим, пронзительным, невыносимым. И больше ничем.
Мелкий дождик брызнул на ветровое стекло, застучал по капоту серебристой «тойоты». Нудно, безразлично и, по-видимому, надолго. Уставившись на извилистую и пустынную дорогу, водитель потихоньку сбавил скорость и затормозил около наваленной самосвалами щебенки. Открыв заднюю дверь и выволакивая баул, подумал: «Ничего не поделать, в жизни всегда идет охота. Одни ловят, другие ловятся. И если у кого-то притупились родительские инстинкты, пусть расплачивается. Идиоты, куда им догадаться о сущности маленьких тварей, только с виду кажущихся безобидными! Он один умеет их распознавать, выхватывать цепким взглядом из толпы: сероглазые, субтильные, со смышлеными мордашками. И пусть таблоиды называют его уличным койотом, он не против. Что эти недоумки понимают!»
Мужчина потянул за молнию. Вздрогнули ноздри прямого носа. Брезгливо перекосился рот:
– Пусть так: койот. А хищник не спрашивает, больно или нет его добыче, он всего лишь утоляет голод.
– Ты, Васильева, примитивная, обрюзгшая тетка. Я для чего посадила тебя в приемной? Сериалы смотреть? – Инесса Эдуардовна выключила телевизор и повернулась к стоящему за ее спиной невозмутимому и плечистому парню, призванному охранять красивую хозяйку сети косметических салонов «Галатея». Приказала:
– Коля, унеси эту бандуру ко мне в кабинет.
– Инна, не надо, – сорокашестилетняя секретарша молитвенно стиснула пухлые ладошки. – Там сейчас такое показывали! Вчера в Первомайке на пустыре мальчика убитого нашли. И опять с золотым крестиком на запястье. Кошмар! Уже четвертый ребенок за лето.
– Татьяна Ивановна, не впадай в истерику. У нас по подвалам и канализационным люкам дети и без маньяков мрут, словно мухи, и никому нет дела, – Инесса поправила сбившуюся с гладкого плеча бретельку ярко-желтого топика. Она всегда одевалась броско. – Ты-то чего дергаешься? За внука боишься? А кто мне уши прожужжал, что у нее сноха – не мать, а жандарм? От рассвета до заката контролирует Павлика, не приучает к самостоятельности. Да при такой опеке ни одна сволочь не отважится рисковать гениталиями. – Она подошла к полной, бесцветного вида женщине, с которой когда-то делила одну парту и у которой частенько списывала домашние задания, вытащила из пегой кудельки шпильку и растрепала волосы: – Лучше скажи, почему опять заявилась на работу неухоженной мартышкой? Ох, Танюха, ума не приложу, как тебя перевоспитывать? Давай, поднимай свой шикарный зад, и пойдем в человека превращаться.
«Хорошо царицу изображать, когда денег немерено и на пластику можно ложиться хоть каждый год. Разве понять ей, свободной, меняющей любовников чаще, чем новомодные туалеты, как живется обыкновенной, непритязательной бабе, измотанной домочадцами и разрывающейся в заботах о близких? Спасибо хоть в работе не отказала, снизошла, прониклась сочувствием к прозябающей в убогости однокашнице».
Татьяна Ивановна выволокла рыхлое тело из-за стола и невольно оглядела с головы до ног стройную начальницу: «С ума сойти, почти одного возраста, а смотримся рядом, как мать с дочерью».
– Куда? К рыжей Светке? Она мне в прошлый раз целый пучок волос повыдергивала и блузку тушью замызгала. Еле отстирала.
– Замызгала, – передразнила Инесса: – Вот уж трагедия! И это говорит женщина с высшим образованием. Господи, когда только до тебя дойдет: ты же своими белесыми ресницами, допотопной прической, да еще тряпичными тапками, купленными на вырост, отпугиваешь клиентов. Они зачем к нам приходят? Абстрагироваться от повседневной рутины и восстанавливать утраченную уверенность в собственной неотразимости. А тут чучело с бэйджиком
