Кипит работа за забором лагерей,
Дымит труба всепоглощающей печи.
Истошный крик из-за захлопнутых дверей
И черные от гари кирпичи.
Мы въехали в «Ворота смерти» в октябре.
И шансы выйти были сведены к нулю.
Был начат заново отсчет в календаре —
Кого, когда и как теперь убьют.
Повсюду лай собак и ненависть в глазах,
И тошнотворный запах от немой толпы.
Теперь на нас лишь униформа в полосах
И впавшие глаза, лишенные мольбы.
Мой номер восемь тысяч триста двадцать пять.
Я в списке. Нет ни рода, ни семьи.
И звуки выстрелов в толпу. Опять! Опять! Опять!
Мы как игрушки для эсэсовской свиньи.
Забыл еще ребенком то, чему учила мать,
И стерлось все, чему отец учил.
Теперь одно во мне – не отставать, шагать,
Поскольку выстрелами подгоняют со всех сил.
За каждым шагом – неуёмной силы боль,
За каждым поворотом – липнет смерть.
На коже номер, как единственный пароль,
Без выхода. И остается лишь терпеть.
На Маршах смерти кто-то потерял семью,
Оставил сына, дочь, друзей или родных.
Паскуды Гитлера, я на могилы вам плюю!
За всех, кто не стоит сейчас в рядах живых.
За крики жарких, «очистительных» печей,
За миллионы съеденных болезнью тел,
Плюю вам в ноги, кучка жалких палачей!
За всех кто выжить в годы те «посмел».
И пусть вам, сволочи, не спится никогда,
И пухом ни за что земля не будет! Пусть!
И знайте, вы теперь «воспеты» навсегда,
«Геройства» ваши выучены наизусть.
Но я назло всей вашей скотской суете
Счастливым случаем остался дальше жить.
Я пережил всех вас, и вынес на хребте,
Теперь не вы, а я буду свою судьбу вершить.
Я вышел за ворота. За спиною «Аушвиц-2».
Боюсь закрыть глаза, чтоб счастье не спугнуть.
И пусть война для нас, для всех, останется в словах.
Останемся людьми. Хотя б чуть-чуть.